Реомюр, по его собственному признанию, никогда не слыхал пения цикад. Он изучал их орган пения на мертвых, заспиртованных насекомых. Но он дал точное описание этого органа, так что пишущим после Реомюра остается очень немного прибавить к этому вопросу.
Я имею в избытке то, чего недоставало Реомюру: я по целым дням вынужден слушать оглушительное пение цикад. А потому, может быть, у меня появятся новые взгляды на предмет, который мне кажется исчерпанным. В моем соседстве я могу собирать представителей пяти видов: цикада обыкновенная (Cicada plebeja L., ), цикада ясеневая (С. orni L., ), красная (С. haematodes Sc.,), черная (С. atra ol., ) и малая (С. pugmaea ol.). Первые две чрезвычайно часто встречаются, три остальные вида очень редки в нашей местности. Цикада обыкновенная— самая крупная из всех, самая известная, и ее орган пения обыкновенно описывается.
Под грудью у самца, сейчас же за задними ножками, находятся две большие, полукруглые пластинки, из которых правая немного заходит на левую . Это—ставни, крышечки, сурдины звукового прибора. Приподнимаем их. Тогда увидим два широких углубления—одно направо, другое налево, известные под названием капелл. Они ограничены впереди тонкой, мягкой перепонкой сливочно-желтого цвета , а сзади сухой кожицей, отливающей радужными цветами, как мыльный пузырь, и называемый зеркалом.
Цикада обыкновенная (Cicada plebeja L.), кладущая яйца в веточку ясеня. (По Варавва)
Только что описанные части еще не производят звука. Можно разбить зеркала, срезать ножницами крышечки и разорвать желтые перепонки—все это не уничтожит пения цикады: это только уменьшит силу звука. Капелла только усиливает звук дрожанием передней и задней перепонок и изменяет его, более или менее открывая крышечку. Настоящий орган пения находится в другом месте, и новичку очень трудно найти его. На наружной стороне капеллы, на линии соединения брюшной стороны со спинной, находится отверстие, окруженное роговыми
стенками и скрытое опущенной крышечкой. Назовем его окном. Оно ведет в резонатор, или комнату звука, более глубокую, но гораздо менее обширную, чем капелла . Сейчас же за точкой прикрепления задних крыльев, на спинной стороне насекомого, заметна небольшая яйцевидная выпуклость, отличающаяся своим матовым черным цветом от окружающих покровов, усеянных серебристым пушком. Эта выпуклость—наружная стенка резонатора. Проделаем в ней большое отверстие. Тогда обнаружится орган, производящий звук,—цимбалы . Это маленькая, сухая перепонка, овальная и выпуклая снаружи. Вдоль ее большого диаметра она прорезана с одного конца до другого пучком из трех или четырех бурых жилок, которые служат ей, как пружина, для упругости. Эта перепонка как бы вделана в твердую рамку. Представим себе, что эта вздутая чешуя, когда ее потянуть изнутри, немного втянется, потом быстро опять примет выпуклый вид от действия ее упругих жилок. Следствием этого будет стрекочущий звук.
Голосовой прибор цикады:
Голосовой прибор американской цикады:
Голосовой прибор американской цикады:
с- поперечный разрез самца при основании брюшка; h — мускульный тяж; d цимбала в покое; с—цимбала, втянутая тяжом. (По Marlatt)
Как происходит втягивание цимбал? Вернемся к капеллам и разорвем желтую перепонку, которая ограничивает спереди каждую из них. Тогда обнаружатся два толстых мускульных тяжа бледно-оранжевого цвета, соединенных между собой в виде буквы V, острый конец которой упирается в среднюю линию тела насекомого, на его нижней стороне. Каждый из этих мясистых тяжей как будто усечен наверху, и на этом сечении находится коротенький, тоненький шнурочек, прикрепленный сбоку к соответствующей цимбале.
Вот и весь механизм. Мускульные тяжи сжимаются и растягиваются, и тогда посредством шнурочка каждый из них тянет свою цимбалу, втягивает ее и сейчас же отпускает. Так вибрируют две звуковые чешуи. Хотите убедиться в. действительности механизма? Хотите заставить петь мертвую, но еще свежую цикаду? Ничего не может быть проще. Схватим пинцетом за один тяж и будем осторожно дергать его. Мертвая цикада как будто оживает: при каждом толчке раздается стрекочущий звук. Правда, он очень слаб и лишен той полноты, которую придает ему исполнитель при помощи резонатора, но все-таки основа песни получается при этом анатомическом фокусе.
Если, наоборот, вы захотите сделать немой живую цикаду, эту страстную любительницу пения, которая, даже будучи схвачена рукой, продолжает петь, то для этого надо через боковую петлю, которую мы назвали окном, вести булавку и достать ею до дна резонатора, и тогда от одного укола проколотая цимбала умолкает. Такая же операция, произведенная с другой стороны, делает насекомое совершенно немым, хотя оно остается здоровым.
При пении крышечки—плотно прилаженные пластинки остаются неподвижными, а брюшко, подымаясь и опускаясь, само отворяет или затворяет капеллы. Когда брюшко опускается—крышечка плотно прикрывает капеллы и также окно резонаторов; тогда звук получается глухой, ослабленный. Когда же брюшко подымается, окошки и капеллы открываются—и звук приобретает всю свою силу.
С семи-восьми часов утра раздаются первые звуки песни, которая не смолкает до самых поздних сумерек, часов до восьми вечера. Но если небо покрыто тучами, если дует холодный ветер, то цикада молчит. Другой вид цикады, ростом вдвое меньше цикады обыкновенной, носит в нашей местности название какан, довольно верно передающее ее манеру петь. Это—ясеневая цикада (С. orni L., ), гораздо более проворная и более недоверчивая, чем цикада обыкновенная.
Своим однообразным пением, состоящим только из повторяющегося звука: кан! кан! кан!—она необыкновенно докучает, в особенности, когда соберется хор из сотни исполнителей. Одно только немного утешает: эта цикада не так рано начинает петь и не так долго по вечерам продолжает свое пение.
В главном музыкальный прибор этой цикады похож на описанный нами, но имеет особенности, от которых зависят и особенности пения. Резонатора и окна, ведущего в него, здесь нет совсем. Цимбалы ничем не прикрыты и находятся сейчас же за местом прикрепления задних крыльев. Это—выпуклая, сухая, белая чешуйка, с пучком из пяти красновато-бурых жилок.
На первом кольце брюшка находится широкий, короткий, твердый язычок, направленный вперед и свободным концом упирающийся в цимбалу. Этот язычок можно сравнить с пластинкой трещотки, которая, вместо того чтобы прикладываться к зубьям вращающегося колеса, касалась бы более или менее жилок вибрирующей цимбалы. Отсюда, мне кажется, должен происходить хриплый и кричащий звук.
Крышечки не заходят одна за другую, напротив, они отделены друг от друга довольно большим промежутком. Твердыми язычками, придатками брюшка, они прикрывают наполовину цимбалы, совершенно открытые на другой половине. Под давлением пальца брюшко немного открывается в месте соединения с туловищем. Впрочем, насекомое держится неподвижно, когда поет; у него нет быстрого дрожания брюшка, служащего источником модуляций в пении цикады обыкновенной.
Капеллы очень малы, почти не усиливают звука. Зеркальца, однако, есть, только очень маленькие, едва достигающие одного миллиметра. В общем прибор для усиления звука, столь развитой у цикады обыкновенной, здесь находится в зачаточном состоянии. Что же усиливает здесь до невыносимости ничтожное стрекотание цимбал? Ясеневая цикада чревовещатель. Если станем рассматривать ее брюшко на свет, то увидим, что оно в передней части прозрачно на две трети. Отрежем непрозрачную часть, в которой помещаются доведенные до самой малой величины органы, необходимые для сохранения особи и поддержания вида. Остальная часть брюшка представляет обширное углубление, с кожистыми стенками, которые только на спинной стороне покрыты тонким слоем мускулов, дающим опору тонкому, как нитка, пищеварительному каналу. Итак, эта часть брюшка, составляющая около половины объема всего тела насекомого, пуста или почти пуста. На дне ее видны два мускульные тяжа, соединенные в виде буквы V и служащие двигателями для цимбал. Направо и налево от острия V блестят два крошечных зеркальца, а между двумя его разветвлениями, в глубине туловища, продолжается пустота.
Цикада ясеневая (С. orni L.). (По Варавва)
Эта полость брюшка и ее туловищное продолжение составляют такой огромный резонатор, подобного которому не имеет ни один певец. Если я заткну пальцем отверстие только что обрезанного мной брюшка, звук становится более низким, согласно законам звуковых труб; если я приложу к этому отверстию бумажный конус, то звук делается и сильнее, и ниже. Если я хорошенько прилажу к широкому отверстию бумажного конуса продолжение, усиливающее звуки, то получится не пение цикады, а рев быка.
Причиной хриплости звука, по-видимому, служит язычок, касающийся жилок цимбал, которые вибрируют; причину же силы звука, без всякого сомнения, составляет обширный резонатор брюшка. Признаем, что надо страстно любить музыку для того, чтобы опустошить себе живот и сделать из него музыкальную шкатулку. Существенные для жизни органы уменьшены до крайности и отодвинуты в дальний угол для того, чтобы оставить простор для резонатора. На первом плане пение, а затем уже все остальное.
Хорошо, что ясеневая цикада не следует советам эволюционистов. Если бы, приходя все в больший энтузиазм и совершенствуясь с каждым поколением, она могла приобрести такой резонатор, какой я устраиваю ей моими бумажными свертками, то Прованс, населенный каканами, сделался бы в один прекрасный день необитаемым.
После всех подробностей, данных относительно пения цикады обыкновенной, нужно ли говорить, как заставить молчать ясеневую цикаду? Цимбалы хорошо видны снаружи: их прокалывают иглой, и тотчас же наступает полное молчание.
Красная цикада немного меньше обыкновенной цикады, У нее вместо бурых—кроваво-красные жилки на крыльях и некоторые другие линии на теле тоже красные. Она встречается редко. Я нахожу ее изредка на изгородях из боярышника. По устройству музыкального прибора она занимает промежуточное место между обыкновенной и ясеневой цикадой. Как первая—она двигает брюшком при пении, чем то усиливает, то ослабляет звук, закрывая или открывая капеллы. Как вторая—она имеет ничем не прикрытые цимбалы, без резонатора и окна.
Красная цикада (С. haematodes Scop). (По Варавва)
Цимбалы лежат открыто, сейчас же за точкой прикрепления задних крыльев. Белые и довольно правильно выпуклые, они имеют восемь параллельных больших жилок буро-красного цвета и семь других, гораздо более коротких, находящихся в промежутках между первыми. Крышечки маленькие, с выемкой на внутреннем краю, а потому они прикрывают соответствующие капеллы только наполовину. Оставленное выемкой отверстие прикрывается маленькой лопаточкой, прикрепленной у основания ноги. Эта лопаточка, прикладываясь к телу или приподнимаясь, закрывает или открывает отверстие. Другие цикады имеют подобный же отросток на основании задней ноги, но более узкий и острый. Кроме того, брюшко ее очень подвижно, как у цикады обыкновенной. Это движение брюшка вместе с действием лопаточек открывает или закрывает капеллы до различных степеней.
Зеркала не так велики, как у цикады обыкновенной, но такого же вида. Перепонка, находящаяся против них, со стороны туловища белая, овальная, очень тонкая; она сильно натянута—когда брюшко приподнято, и мягкая, сморщенная—когда оно опущено. В натянутом состоянии она способна вибрировать и усиливать звук. Пение, модулированное и разделенное на строфы, напоминает пение цикады обыкновенной, но менее громко. Недостаток силы, может быть, зависит от отсутствия резонаторов. При одинаковом напряжении цимбалы, звучащие на открытом воздухе, не могут проявлять такую же силу звука, как цимбалы, звучащие на дне резонатора. Шумная ясеневая цикада, правда, также лишена этих резонаторов, но она с избытком вознаграждена присутствием другого огромного резонатора в брюшке.
Черную цикаду я встретил только один раз, а другую — цикаду малую, я встречаю довольно часто. Скажем несколько слов об этой последней.
Цикада черная (С. atra Ol.). (По Варавва)
Это—самая маленькая цикада в моей местности. Она ростом со слепня средней величины: около двух сантиметров длины. Ее цимбалы прозрачны, имеют три матово-белые жилки и, будучи едва прикрыты складкой покрова, видимы вполне; резонаторов у них нет. Заметим, что резонатор есть только у цикады обыкновенной и отсутствует у всех остальных. Крышечки у малой цикады отделены одна от другой широким промежутком и оставляют капеллы широко открытыми. Зеркальца относительно велики и напоминают форму боба. Во время пения брюшко остается неподвижным, как у ясеневой цикады. От этого у той и другой недостает разнообразия в мелодии. Пение малой цикады однообразно—острый шум, но такой слабый, что слышен не далее нескольких шагов в тишине томительно-тихих июльских дней.
Вот, наконец, покончено с трудностями описания: устройство органа пения нам известно. В заключение спросим себя, какая цель этого пения? Для чего нужно столько шума? Ответ неизбежно должен быть такой: это призыв самцов, приглашающих своих подруг, это серенада влюбленных.
Я позволю себе оспаривать такой ответ, хотя он очень естественен. Пятнадцать лет цикада обыкновенная и какан живут в моем соседстве. Каждое лето, в течение двух месяцев, они у меня перед глазами, уши мои полны их пением. Хотя я неохотно слушаю, но зато усердно наблюдаю их. Я вижу, как они сидят целыми рядами на коре платанов, оба пола близко друг от друга, и все обращены головой вверх. Приложив хоботки, они пьют, сидя неподвижно. По мере того как солнце движется и перемещаются тени, они так же медленно переползают по стволу или ветке и всегда усаживаются на самом солнечном припеке. И во время сосания, и во время передвижения они не перестают петь.
Нужно ли такое непрерывное пение для страстного призыва? Я сомневаюсь. В этом собрании оба пола сидят рядом, а в течение целых месяцев не призывают тех, кто сидит под боком. Да я и не видел никогда, чтобы какая-нибудь самка прибежала даже среди самого шумного концерта. Для отыскания другого здесь достаточно зрения: оно у цикад превосходно, и самцу нет надобности так продолжительно изъясняться в любви: его возлюбленная—его ближайшая соседка. Так, может быть, это средство очаровать, тронуть бесчувственную? Я продолжаю сомневаться. Я никогда не видел, чтобы какая-нибудь самка проявляла удовольствие, вздрагивала, покачивалась, когда влюбленные изливаются в самых громких песнях.
Мои соседи-крестьяне говорят, что во время жатвы цикада поет: «коси, коси, коси» для того, чтобы ободрить их во время работы. Я понимаю их объяснение и принимаю его, как милую наивность. Но науке хочется большего, а вместе с тем в насекомых она находит закрытый для нас мир. Нет никакой возможности понять или даже предположить, какое впечатление производит стрекотание на тех, которые, как предполагается, его вызывают. Все, что я могу сказать, это то, что их бесстрастная внешность выражает полное равнодушие. Не будем настаивать далее: внутреннее чувство животного—непостижимая тайна.
Другое основание для сомнения следующее: тот, кто чувствителен к пению, всегда имеет чувствительный слух, и этот слух, как бдительный часовой, при малейшем шуме дает ему знать об опасности. Птицы, прекрасные певцы, имеют чрезвычайно тонкий слух. Услышат ли они шелест листа или слово, произнесенное прохожим, они тотчас же умолкают, обеспокоенные и насторожившиеся. О, как далеко от всего этого цикада! У нее очень острое зрение. Ее большие фасетчатые глаза всегда докладывают ей о том, что происходит направо и налево, а ее рубиновые простые глазки осматривают то, что находится над нею. Когда она видит, что мы к ней подходим, то сейчас же умолкает и улетает. Но спрячемся за ветвями, на которых она поет, так, чтобы она не могла нас видеть: тогда мы можем говорить, свистеть, хлопать в ладоши, стучать одним камнем о другой. Птица при тех же условиях, даже при меньшем шуме, улетела бы, перепуганная. Цикада же спокойно продолжает петь, как ни в чем не бывало. Из моих опытов в этом направлении я упомяну об одном, самом замечательном.
Я беру из города взаймы городскую артиллерию, то есть ящики, из которых палят в дни праздников. Пушкарю нравится приходить ко мне и стрелять ради цикад. Ящиков принесено два и они заряжены, как для самого торжественного праздника. Никогда для приема политического деятеля, объезжающего свой округ, не тратилось столько пороха. Для того чтобы стекла не вылетели, окна в доме оставлены открытыми. Обе машины поставлены под платанами, против моей двери. Цикады, поющие наверху ветвей, не могут видеть того, что происходит внизу. Нас шесть слушателей. Мы выжидаем мгновения сравнительной тишины. Число певцов и ритм пения замечается всеми присутствующими. Ящик стреляет—это настоящий гром. Мы внимательно прислушиваемся к тому, что произойдет вверху: там никакого волнения—та же сила звука, тот же ритм. Со вторым ящиком тот же успех.
Какой вывод сделать из этого? Что цикада глуха? Я не решусь этого утверждать, но если кто-нибудь, более смелый, придет к такому выводу, то я не сумею возразить ему. По крайней мере, я должен признать, что цикада туга на ухо, и что к ней приложима пословица: «кричит, как глухой».
Когда на каменистой дорожке кобылка с голубыми крылышками наслаждается, опьяненная солнцем, и, потирая своими большими задними бедрами твердые края надкрыльев, издает стрекочущий звук; когда зеленая лягушка, не менее хриплая, чем какан, надувает горло и издает звуки перед грозой—призывают ли та и другая отсутствующую подругу? Никоим образом. Удары смычка первой производят едва слышное стрекотание; громкие звуки, издаваемые второй,—пропадают даром: желанная не приходит.
Нуждается ли насекомое в болтливых объяснениях в любви? Посмотрите на огромное большинство, остающееся безгласным при сближении полов. В скрипке кузнечика, в волынке зеленой лягушки, в цимбалах цикады я вижу только способы выражать радость жизни, которую каждое существо выражает по-своему. Если бы мне сказали, что цикада поет ради одного удовольствия—от чувства, что она живет, как мы потираем руки в момент удовлетворения, то мне нисколько не казалось бы странным такое объяснение. Очень возможно и очень естественно, что это пение имеет и второстепенное значение, при котором заинтересован и немой нежный пол, но это еще не доказано.
Комментарии закрыты