Эвмен яблоковидный

Эвмен яблоковидный

Костюм осы наполовину черный, наполовину желтый, талия тонкая, фигура гибкая, крылья, в спокойном состоянии, сложены, каждое в две продольные складки; брюшко вздуто на конце, как шар, и прикреплено к туловищу длинной шейкой; полет не быстрый и бесшумный, в привычках склонность к уединению. Таков в общих чертах портрет эвмена. В нашей местности их два вида: эвмен Амедея (Eumenes Amedei Lep. = arbustorum Panz.), около дюйма длиной, и эвмен яблоковидный (Е. pomiformis Fabr., ), вдвое меньше предыдущего *.

Похожие по форме тела и окраске, оба вида обладают одинаковым архитектурным талантом, который проявляется в работе высоко совершенной, очаровывающей самый неопытный глаз. Жилище их—это произведение искусства, несмотря на то, что эвмены занимаются военным ремеслом, которое неблагоприятно искусствам; они ловят и парализуют добычу, они занимаются разбоями.

Эвмен яблоковидный

* Под последним названием я подразумеваю три вида: Е. pomiformis Fabr., Е. bipunctatus Saus. и Е. dubius Saus. При первых моих наблюдениях над ними, сделанных уже давно, я не различал этн виды и потому не могу теперь указать, какое именно гнездо соответствует каждому из них. Нравы, однако, у ннх одни и те же, так что смешение их не внесет беспорядка в изложение их истории.

Это охотники, кормящие своих личинок гусеницами. Интересно сравнить их нравы с нравом аммофилы, парализующей озимого червя. Хотя дичь у них у обоих одинаковая—гусеницы, но инстинкт, который различен у разных родов насекомых, может быть, доставит нам новый материал для наблюдений. Кроме того, уже сами постройки эвмена заслуживают изучения.

Занимавшие нас до сих пор охотники необыкновенно искусно умеют владеть жалом, но в то же время эти ученые бандиты оказываются очень жалкими строителями. В самом деле, что представляют собой их жилища? Простой ход под землей с ячейкой на конце или просто бесформенную пещеру. Но эвмены—это настоящие каменщики, строящие на открытом воздухе из тесаного камня и штукатурки, то на камне, то на колеблющейся ветви. Если вам придется проходить мимо каменной ограды, обращенной к югу, пересмотрите все камни, в особенности самые большие, не прикрытые штукатуркой; обратите внимание на камни скал, невысоко поднимающиеся над почвой и нагретые жарким солнцем, вы, может быть, найдете жилище амедеева эвмена, который, впрочем, встречается редко и живет уединенно. Это африканский вид, любящий то жаркое солнце, на котором зреют финики, и потому он строится всегда на стороне, непосредственно освещаемой солнцем.

Эвмен яблоковидный встречается чаще и строит гнезда на самых различных предметах, ничему не отдавая предпочтения. Он строит на стенах, на отдельных камнях, на внутренней стороне полуоткрытой ставни; или же выбирает для гнезда воздушное основание: тоненькую ветку кустарника, высохший стебель какого-нибудь растения. Менее зябкий, чем его родственник, он не избегает открытых и доступных ветру мест.

Если эвмен Амедея устраивается на горизонтальной поверхности, где его ничто не стесняет, тогда его здание есть правильный купол, сферический колпак, на вершине которого находится узкое отверстие, как раз достаточное для прохода насекомого; сверх отверстия возвышается очень грациозно расширяющееся горлышко. Пол этого жилья — голый камень.

Эвмен когтистый (Eumenes unguiculata Villr.)

Диаметр здания около 21/2 сантиметров, а вышина—2 см. Если опорой гнезду служит вертикальная поверхность, то оно все-таки сохраняет форму свода, а входная воронка тогда находится на верхней стороне. На выбранном месте насекомое прежде всего строит круглую ограду толщиной около 3 мм из маленьких камешков и известковой земли. Эти материалы собираются на какой-нибудь утоптанной тропинке, на укатанной дороге, на самых сухих и твердых местах. Оса скоблит землю концами челюстей и, собрав немного пыли, смачивает ее слюной, приготовляя таким образом настоящий гидравлический цемент, который не пропускает воды.

Гнезда яблоковидного эвмена

Всем насекомым, строящим земляные гнезда на открытых местах и потому подверженным непогоде, нужна для построек самая сухая пыль, потому что влажный материал не пропитался бы слюной насекомого, которая придает ему прочность, и здание было бы разрушено дождем.

Кроме цемента осе нужны еще камушки. Это кусочки песчаника, величины почти постоянной, но формы очень различной: есть угловатые, с гранями, образовавшимися при случайном изломе, есть кругленькие и полированные. Одни известковые, другие глинистые. Любимые камушки—это прозрачные и блестящие кусочки кварца. Эти камушки выбираются самым тщательным образом. Насекомое их, так сказать, прикидывает, меряет челюстями и берет только после того, как определит требуемые объем и вес.

Мы сказали, что на голом камне положено основание в виде круглой ограды. Прежде чем цемент затвердел, что не замедлит случиться, оса втыкает в мягкую массу несколько камушков. Она до половины погружает их в цемент, так что они сильно выступают наружу, но не высовываясь внутрь, где стены должны оставаться гладкими для удобства личинки. Следующий слой оса делает из чистого цемента, в который опять втыкает камушки, и т.д. По мере того как здание делается выше, насекомое наклоняет стены немного внутрь и образует свод, отчего все здание принимает сферическую форму. Мы при постройке купола употребляем леса в виде свода, а эвмен, более смелый, строит свой купол без подпорок. На вершине оставляется круглое отверстие, а над ним возвышается расширенное горлышко, построенное из чистого цемента и похожее на грациозное горлышко этрусской вазы. Когда в ячейку снесено яичко и положена провизия, то это отверстие закрывается пробкой из цемента, в которую втыкается один камушек, всегда только один. Эта постройка не боится непогод, не уступает давлению пальцев и сопротивляется ножу, которым хочешь снять ее с камня, не разломав в куски.

Таков вид здания, когда оно состоит из одной ячейки; но почти всегда к первому своду насекомое прислоняет пять, шесть и более других; это сокращает работу, так как одна и та же перегородка служит для двух смежных комнат. Изящная правильность, существовавшая вначале, исчезает, и все гнездо на первый взгляд кажется комком высохшей грязи, усеянным маленькими камушками. Но, рассмотрев поближе эту бесформенную массу, мы увидим, что жилье состоит из нескольких комнат и каждая из них имеет отверстие с расширенным горлышком, которое заткнуто камушком, влепленным в цемент.

Стенная халикодома, о которой мы будем говорить в одной из следующих глав, строит свои гнезда из тех же материалов, как и эвмен Амедея: из цемента и камушков. Построив известное число ячеек, прислоненных друг к другу, она прикрывает все гнездо толстым слоем цемента. Постройка эвмена так солидна, что ему не надо прибегать к этой общей крышке. А потому эти два рода гнезд легко различить, хотя они строятся из одинаковых материалов.

Еще замечательнее следующий факт: часто можно видеть, что свод гнезда эвмена утыкан пустыми раковинами улиток, побелевшими на солнце. Обыкновенно эвмен выбирает раковины одной из наших самых маленьких улиток (Helix striata, рис. 87), которая часто встречается на сухих склонах. Я видел гнезда, в которых эти раковины заменяли почти совсем камушки, и они были похожи на шкатулочки из раковин, сделанные терпеливой рукой. Очевидно, у эвмена существует стремление к изящному. Если он находит кусочки прозрачного кварца, то не обращает внимания на другие камушки; если находит маленькую белую раковинку, то спешит украсить ею свое жилище; если ему посчастливится найти много раковинок, то он украшает ими все жилище—и это высшее проявление его вкуса к изящному. Так ли это? Кто решит?

Гнездо эвмена яблоковидного достигает величины вишни. Оно строится из чистого цемента без малейшей примеси камушков. Когда оно устроено на горизонтальном основании, то по форме совершенно похоже на только что описанное гнездо (рис. 79); а когда устраивается на тоненькой ветке куста, то обращается в сферический мешочек, но сверху все-таки возвышается горлышко. Оно тоненькое, почти в лист бумаги толщиной, и потому легко разламывается пальцами; снаружи слегка шероховато, потому что на нем заметно, где один слой прилегает к другому.

Эвмены кормят своих личинок обильной, но не разнообразной пищей; запасы их состоят из гусениц самой небольшой величины—я разумею под этим гусениц маленьких бабочек. Тело этих гусениц в 16—18 мм длины и около 3 мм ширины, состоит из 12 сегментов, не считая головы; три первых сегмента с настоящими ножками, а на остальных 5 пар ложных ножек. Это такая же организация, как у озимого червя, которым аммофила кормит свою личинку. Кроме того, в моих заметках найденные гусеницы описываются так: бледно-зеленое, реже желтоватое тело, усеянное короткими белыми ресничками; голова шире переднего сегмента, матово-черная, также усеяна ресничками. Четверть века протекло с тех пор, как я сделал это описание, и вот теперь в Сериньяне, в кладовой эвмена я нахожу ту же дичь, какую когда-то находил в Карпантра. Годы и расстояние нисколько не изменили провизии насекомого.

Из этой верности режиму предков мне известно только одно исключение. В моих заметках упоминается об одной гусенице, найденной в кучке других, совершенно на нее не похожих, гусениц. Это была гусеница из семейства пядениц, имевшая только две пары ложных ножек; тело ее, в 15 мм длины и в 2,5 мм ширины, немного суживалось к обоим концам, с пережимами между сегментами, бледно-зеленого цвета, с тонкими черноватыми жилками, видимыми в лупу, и несколькими редко рассеянными черными ресничками.

Яблоковидный эвмен также имеет свои любимые блюда. Его дичь состоит из маленьких гусениц, около 7 мм в длину, при 1,33 мм в ширину.

Тело бледно-зеленое, с довольно ясными пережимами между сегментами; голова уже остального тела, покрыта коричневыми пятнами. Бледные глазчатые кружочки распределены в два поперечных ряда на средних сегментах и имеют в центре черную точку, с черной же ресничкой. На 3-м и 4-м сегментах, как и на предпоследнем, каждый глазчатый кружочек имеет две черные точки и две реснички. Это обыкновенная пища. Вот два исключения, которые доставили мне все мои списки. Бледно-желтое тело, с пятью продольными полосами кирпично-красного цвета и очень редкими ресничками; голова и первое кольцо туловища бурые и блестящие, длина и диаметр как у предыдущих.

Число гусениц, заготовляемых для каждой личинки, важнее для нас их качества. В ячейках амедеева эвмена я нахожу то 5, то 10 гусениц; величина гусениц одинакова, следовательно, количество пищи изменяется вдвое. От чего зависит такое ее изменение? Оно зависит от пола личинки. Взрослые самцы вдвое меньше самок, значит, и количество провизии, нужное для того, чтобы их воспитать, можно уменьшить вдвое. Следовательно, ячейки, роскошно снабженные провизией, принадлежат будущим самкам, а другие, скудно снабженные, -будущим самцам. Но яичко откладывается тогда, когда провизия уже приготовлена, и это яичко, следовательно, имеет определенный пол, хотя самое тщательное исследование его не может указать нам, из какого яичка разовьется впоследствии самец, из какого—самка. Поневоле приходишь к следующему выводу: мать наперед знает пол яйца, которое она собирается снести, и потому может снабдить свою кладовую соответствующим количеством провизии. Что за странный мир и как непохож он на наш!

Гнезда эвмена яблоковидного буквально набиты дичью, хотя каждая отдельная штука ее очень маленькой величины. У меня записано, что я нашел в одной ячейке 14 зеленых гусениц, а в другой—16. Я мало знаю этого эвмена, но так как и здесь самцы меньше самок, хотя и не настолько, как у эвмена Амедея, то я склонен думать, что эти ячейки принадлежали самкам, а ячейки самцов менее роскошно снабжены провизией.

В гнезде амедеева эвмена я находил иногда его паразита, одного из великолепных злодеев, голубого цвета—на туловище и цвета флорентийской бронзы с золотом—на брюшке, с лазурной перевязкой на конце тела. Его окрестили именем стильба (Stilbum calens Ebr.) и причислили к семейству хризид. Когда запас гусениц в гнезде съеден, и узницы, взрослые личинки эвмена, заткали шелком стены своих комнаток, появляется стильб и сторожит на этой неодолимой крепости. Разумеется, какая-нибудь неприметная щель позволит ему ввести туда свое яичко яйцекладом, который может удлиняться в виде зонда, и тогда, в конце следующего мая, комната эвмена содержит кокон в форме наперстка, из которого выходит стильб, а из личинки эвмена—ничего не выходит, ибо стильб ее съел.

Мне часто случалось находить гнезда этого эвмена с заключенное в них личинкой и отчасти съеденной провизией. Продолжать воспитание личинки у себя дома для того, чтобы изо дня в день следить за развитием воспитанника, было делом, которым я не мог пренебрегать, тем более что осуществление его, как мне казалось, было легко. Я набил себе руку в ремесле отца-кормильца и не был новичком в искусстве разделять старую коробочку от перьев на ячейки, в которых устраивал постельки из песка, а на них клал личинок и провизию, осторожно перенесенные из материнских ячеек. Каждый раз успех был почти верный: я присутствовал при том, как мои питомцы кушали, росли, потом плели свои коконы. Итак, сильный приобретенным опытом, я рассчитывал на успех и при воспитании эвменов. Однако результаты совсем не оправдали моих ожиданий; все мои попытки были неудачны: личинка жалостно погибала, не дотронувшись до пищи.

Я приписывал неудачу тому, другому, третьему: может быть, я повредил нежного червячка, когда взламывал его гнездо, может быть, слишком яркое солнце охватило его, когда я его извлекал из ячейки, наружный воздух мог высушить его тело. Я старался, насколько мог, противодействовать всем этим причинам неуспеха и со всевозможной осторожностью разламывал гнездо, защищая его от солнца своей тенью; сейчас же перемещал провизию и личинку в стеклянную трубочку, клал эту трубочку в ящик, который нес в руке для того, чтобы смягчить толчки при перенесении. Ничто не помогало. Личинка, вынутая из ее жилья, всегда погибала. Я долго объяснял упорные неудачи трудностью перенесения личинки. Что же касается до того, чтобы перенести к себе все гнездо, то об этом нечего было и думать, потому что оно почти всегда бывает устроено на большом камне, который не сдвинешь с места.

Наконец, у меня явилась другая мысль, заставившая меня сомневаться в том, что мои неудачи зависят от моей случайной неловкости. Ячейки эвмена завалены дичью. Эти гусеницы, конечно ужаленные неизвестным мне образом, не вполне неподвижны: челюсти их способны схватывать то, что им попадется, спина свивается и развивается, задняя половина тела делает резкие удары, если ее пощекотать концом иглы. В какой точке положено яичко среди этой копошащейся кучи, где тридцать челюстей могут укусить, сто двадцать пар ног могут разорвать? Когда на корм личинке заготовляется одна гусеница, тогда этих опасностей не существует, потому что яичко откладывается не наудачу, а в разумно выбранную точку. Так, аммофила щетинистая прикрепляет свое яичко одним концом поперек озимого червя, на брюшной стороне первого, снабженного ложными ножками, сегмента и яйцо направлено к спине гусеницы, в сторону, противоположную ножкам, близость которых была бы небезопасна. Сверх того, гусеница, пораженная в большую часть нервных центров, лежит на боку неподвижно, не способная сгибать спину и резко растягивать свои кольца. Итак, личинка аммофилы, только что вылупившись, может вполне безопасно рыться в брюхе гиганта.

Насколько же иные условия в ячейке эвмена! Гусеницы не вполне парализованы, может быть, потому, что были ужалены только один раз; они бьются, если до них дотронуться булавкой; они должны конвульсивно подергиваться при укусах их личинкой. Если яичко снесено на одну из гусениц, то только эта первая гусеница и может быть съедена безопасно, при условии, что яичко отложено в удобном месте; но остаются другие, которые не лишены средств защиты, и если только личинка попадет в их кучу, то непременно будет растерзана.

Да и много ли нужно для того, чтобы погубить яичко? Самый пустяк, который всегда может случиться в этой беспорядочной куче гусениц. Это яичко маленькое, цилиндрическое, прозрачное, как хрусталь, и необыкновенно нежное: от прикосновения оно портится, а малейшее давление совсем уничтожает его. Нет, его место не на куче гусениц. Из одной ячейки эвмена мне случилось вытащить несколько гусениц, наполовину превратившихся в куколок. Очевидно, что превращение их совершилось уже в ячейке и, следовательно, после произведенной над ними операции. В чем же состоит эта операция? Я не знаю, потому что никогда не видел эвмена на охоте. Без сомнения, гусеницы уколоты жалом, но в какое место и сколько раз? Это неизвестно. Достоверно только, что оцепенение далеко не полное и что гусеница иногда даже сохраняет настолько жизненности, что сбрасывает свою шкурку и обращается в куколку.

Все это заставляет нас спросить себя: какой же хитростью яичко охраняется от опасности? Я страстно желал это знать и ни редкость гнезд, ни трудность поисков, ни жгучее солнце, ни потраченное время не могли уничтожить этого желания; я хотел видеть и увидел. Вот в чем состоит этот метод. Острием ножа и щипчиками я проделываю маленькое боковое отверстие, окошечко, в куполе эвмена Амедея и эвмена яблоковидного. Я делаю эту работу очень осторожно и прекращаю, когда отверстие достаточно велико для того, чтобы видеть, что происходит внутри. Что же там происходит?.. Я останавливаюсь, чтобы дать читателю время сосредоточиться и самому придумать предохранительное средство для защиты яичка, а позднее личинки от тех опасностей, которые я только что описал. Поищите, подумайте вы, у которых такой изобретательный ум. Придумали ли вы? Вероятно, нет? Этого надо было ожидать.

Яичко не кладется на провизию; оно подвешивается к верхушке свода на ниточке, которая по тонкости может соперничать с паутинкой. При малейшем дуновении деликатный цилиндрик вздрагивает и раскачивается. Припасы сложены в кучу под висящей личинкой (рис. 80).

Второй акт чудесного спектакля. Для того чтобы присутствовать на нем, будем проделывать по окошечку в ячейках до тех пор, пока счастье нам улыбнется. Личинка вылупилась и, как яичко, привешена к потолку ячейки, головой вниз; но нить, на которой она висит, увеличилась в длину и состоит из первоначальной нити, за которой следует что-то вроде ленты. Личинка обедает, головой вниз, она роется в брюшке одной из гусениц. Соломинкой я заставляю ее дотронуться до других гусениц, еще не тронутых. Гусеницы начинают двигаться. Личинка сейчас же удаляется от кучи. И как! Чудо прибавляется к чуду; то, что я принимал за ленту, прикрепленную к концу нити, есть футляр, в который личинка втягивается задом и поднимается наверх. Это кожица яичка, которая сохранила продолговатую цилиндрическую форму, благодаря работе новорожденного. При малейшем признаке опасности в куче гусениц личинка втягивается в этот футляр и поднимается к потолку, где ее не может достать копошащаяся масса. Как только все успокоилось, личинка опять спускается и опять садится за стол, головой вниз, а задней частью тела вверх, и всегда готова к отступлению. Третий и последний акт. Личинка вошла в силу и не боится движений гусениц. Да и эти последние, истощенные голодом и ослабевшие от продолжительного оцепенения, не способны более к защите. Теперь личинка ничего не боится и падает совсем на остающуюся дичь. Так обыкновенно оканчивается пир.

Вот что я видел в гнездах обоих эвменов и что я показал моим друзьям, которые были еще больше меня удивлены этой остроумной тактикой. Теперь объясняется неуспех моих первых попыток. Так как я не знал о существовании спасательной нити, то, взламывая гнездо, я ее разрывал и брал яичко или личинку уже после того, как они падали на гусениц. Но ни яйцо, ни молодая личинка не могут остаться благополучными, попав в это опасное соседство.

Комментарии закрыты