Жук-могильщик

Жук-могильщик

Нередко на краю какой-нибудь тропинки можно увидеть труп крота, ящерицы, ужа, землеройки, птенчика или какой-нибудь другой жертвы

неосторожности прохожего или его безжалостного деяния. Что станется с этими трупиками и со множеством других жалких отбросов жизни? Они недолго будут оскорблять зрение и обоняние, так как существует целое полчище блюстителей чистоты полей.

Пылкий бродяга, способный ко всякой работе, муравей прибегает первым и по крошкам начинает разборку трупа. Вскоре трупный запах привлекает двукрылых, сюда же спешат небольшими отрядами неизвестно откуда явившиеся плоские жуки-сильфы, блестящие карапузики, идущие мелкими шажками, кожееды, стафилины — и все они с неутомимым усердием грызут, роют и предупреждают заразу.

Что делают они здесь с такой лихорадочной поспешностью? Они как бы перерабатывают смерть на пользу жизни. Как превосходные алхимики они делают живое, безвредное вещество из опасной гнили. Они объедают пагубный труп, чтобы сделать его сухим и звонким, как остаток кожи, иссушенной зимними морозами и летней жарой. Они работают над самым спешным, над обезвреживанием гниющих остатков.

Скоро не замедлят явиться и другие, еще меньшие по размерам и более терпеливые, которые опять возьмутся за эти останки и будут разбирать их связку за связкой, кость за костью, шерстинку за шерстинкой, пока все не возвратится к сокровищам жизни. Воздадим честь этим ассенизаторам и рассмотрим их ближе.

Самый сильный и знаменитый из очистителей земной поверхности это жук-могильщик, столь выделяющийся из прочей трупной мелкоты по росту, одежде и нравам. Как бы в честь своего высокого назначения он пахнет мускусом, имеет красные шишечки на концах своих усиков, нанковую фланель на груди, а поперек надкрыльев—двойную полоску с выемками, цвета киновари.

Он в полном смысле слова—могильщик, погребатель. В то время как другие: сильфы, кожееды, карапузики по горло объедаются гниющим предметом, не забывая, конечно, и нужд своих семейств, он едва прикасается к своей находке—собственно для себя. Он зарывает ее почти целиком на месте, в ямку, где предмет этот, достигнув должной зрелости, послужит пищей для его личинок. Этот собиратель сокровищ из мертвечины при всей медлительности и почти неловкости своих движений является замечательно проворным при зарывании в землю своей добычи. Всего в несколько часов такой относительно громадный предмет, как крот, бывает им совершенно зарыт, и единственным следом его работы остается маленькое возвышение, могильная насыпь.

При столь быстром образе действий могильщик может считаться первым среди всех маленьких полевых ассенизаторов. Он вместе с тем является и одним из наиболее замечательных с психической стороны насекомых. Говорят, что этот гробовщик одарен умственными способностями, граничащими с разумом, какими не обладают н наиболее одаренные из перепончатокрылых. Он прославлен двумя нижеследующими историями, почерпнутыми мной из «Введения в энтомологию» Лакордэра.

«Клэрвилль,— по словам этого писателя,— передает, что видел, как могильщик (Necrophorus vespillo), желая зарыть мертвую мышь и найдя землю, на которой лежал труп, слишком твердой, удалился на некоторое расстояние, где земля была рыхлее, и вырыл там яму. Кончив это дело, он старался перетащить к сделанному им углублению мышь, чтобы зарыть ее там, но, так как он не в силах был это сделать, то улетел и через несколько мгновений возвратился в сопровождении еще четырех, себе подобных, которые помогли ему перенести и закопать мышь». «В подобных поступках,—добавляет Лакордэр,—нельзя не признать участия разумной мысли».

«Следующий случай,—говорит он дальше,—переданный Гледичем, также имеет все признаки, указывающие на разум. Один из его друзей, желая засушить жабу, положил ее на верхний конец палки, воткнутой в землю во избежание того, чтобы могильщики не утащили ее. Но эта предосторожность ни к чему не привела, так как могильщики, не имея возможности добраться до жабы, подкопались под палку и, когда она упала, зарыли ее в землю вместе с трупом».

Признание в умственных способностях насекомого ясного понимания соотношений между действием и его причиной, целью и средством ее достигнуть—есть, несомненно, дело большой важности. Но достаточно ли правдоподобны эти два рассказа? Верные ли выводятся из них заключения? Не слишком ли наивны те, которые принимают их на чистую веру?

Разумеется, для изучения насекомых некоторая наивность даже нужна. Без достаточного запаса этого качества, которое в глазах людей практических противоречит уму, кто бы стал заниматься маленьким животным? Будем же наивны, но без излишнего легковерия. Прежде чем заставить рассуждать животное, порассуждаем немного сами и будем при этом руководствоваться преимущественно опытным исследованием.

Я не собираюсь вовсе умалять ваши заслуги, доблестные могильщики: я далек от этой мысли. Напротив, в моих заметках найдется, чем прославить вас получше случая с жабой на палке; я собрал немало ваших подвигов, проливающих новый свет на вашу славу. Япросто хочу допросить вас по поводу логики, которую вам приписывают. Обладаете вы или нет проблесками ума, смиренными зародышами человеческого разума? Вот в чем задача.

Для разрешения ее мы не будем рассчитывать на случайные встречи с жуками то здесь, то там. Необходим садок, при наличии которого возможны последовательные наблюдения и разнообразные опыты. Но каким образом населить его? Насколько мне известно, в нашей местности встречается, да и то редко, лишь один вид могильщиков— Necrophorus vestigator Hersch. Идти искать его в поле, где он попадается довольно редко, было бы дело довольно ненадежное, поэтому заставим его самого прийти к нам, разложив в загороженном месте мертвых кротов. К этой падали, созревшей под лучами солнца, не замедлят собраться приглашаемые нами насекомые со всех сторон, так как обоняние их замечательно развито.

Я вхожу в сделку с соседним садовником и объясняю ему, что безотлагательно нуждаюсь в каком бы то ни было количестве кротов. Добряк сначала посмеялся над моей просьбой, удивляясь тому значению, которое я придаю ненавистному ему зверьку, потом согласился доставлять мне их. Через несколько дней я сделался обладателем штук тридцати кротов, разложенных в разных местах, по мере их прибытия, на обнаженных от растительности частях загороженного места.

Остается только ждать, заглядывая ежедневно, по нескольку раз в день, под мою маленькую падаль—отвратительная работа, от которой убежал бы всякий, не имеющий в себе священного огня. Из всех домашних один только маленький Поль помогает мне. Недаром я сказал, что необходима наивность для занятий насекомыми. В этом серьезном деле изучения могильщиков я имею сотрудниками ребенка и человека неграмотного. Ожидания были непродолжительны, так как четыре небесных ветра разнесли по окружности запах падали, и гробокопатели сбежались в достаточном количестве.

Прежде чем говорить о результатах, полученных из наблюдений в садке, остановимся недолго на условиях работы, признанных для могильщиков нормальными. Насекомое это не выбирает для себя добычу, сообразуясь со своими силами, как это делают перепончатокрылые охотники. Оно берется за ту, которую ему предоставит случай. Среди его находок попадаются и маленькие, как землеройка, и средние—полевая мышь и огромные—крот, уж. В большинстве случаев всякая переноска трупа невозможна вследствие слишком большого несоответствия тяжести его с силами двигающего. Незначительное передвижение усилиями спины—вот все, чего можно достигнуть. Могильщик вынужден рыть яму на том самом месте, где лежит мертвое тело.

Это вынужденное место погребения может находиться как на рыхлой земле, так и на каменистой почве; оно может быть лишенным растительности или же таким, где густая трава пронизала почву бесчисленными разветвлениями своих веревчатых корней. Очень возможно еще, что мертвое животное может оказаться лежащим на слегка примятом бурьяне на несколько линий над землей. Погребатель должен воспользоваться им на месте его падения при всяких условиях, несмотря на препятствия, лишь бы только можно было превозмочь их.

Столь разнообразные затруднения, могущие встретиться при зарывании, уже выясняют, что могильщики не могут вести свою работу по какому-нибудь одному определенному плану. Подверженный разным случайностям, он должен быть способен разнообразить свои действия в пределах своего маленького ума. Чтобы успешно бороться с встречающимися затруднениями, маленький могильщик должен уметь пилить, разламывать, распутывать, поднимать, раскачивать, сбрасывать, передвигать. Если бы насекомое было лишено всех этих способностей и пользовалось лишь какими-нибудь однообразными приемами, то оно Сказалось бы неспособным к предназначенному ему ремеслу.

Из этого видно, как неосторожно было бы выводить заключения из единичного случая, где, казалось бы, проявились разумная последовательность и обдуманные намерения. Всякое инстинктивное действие имеет, конечно, свое основание, но обсуждает ли сперва животное пригодность своего поступка? Прежде всего отдадим себе ясный отчет в связности работы, подкрепим каждое доказательство новыми доказательствами, и тогда, может быть, нам будет возможно ответить на вопрос.

Прежде всего, скажем словечко о съестных припасах. Как ассенизатор, могильщик не отказывается ни от какой гниющей падали. Для него все годится: и пернатая дичь, и дичь, покрытая шерстью, лишь бы предмет по размерам своим не превышал его сил. С неменьшим усердием зарывает он и бесхвостых гадов, и пресмыкающихся, и рыб. Сырой говядиной он тоже не брезгует, равно как протухшей бараньей котлетой и кусками бифштекса. Поэтому содержание его мастерской не представляет никаких затруднений. Если одной дичи недостает, то ее прекрасно заменяет всякая другая. С помещением тоже не много хлопот. Достаточно широкого колпака из металлической сетки, поставленного на лоханку, наполненную до краев свежим, примятым слегка песком. Садок этот ставится в запертое, застекленное помещение, которое зимой служит приютом для растений, а летом—рабочей комнатой для насекомых.

Теперь—за дело. Крот лежит на песке, и четыре могильщика—три самца и одна самка—находятся под ним. Они забились под труп, который временами как бы начинает слегка двигаться, подталкиваемый снизу вверх спинами работников. Время от времени один из землекопов, почти всегда самец, вылезает наружу и исследует труп, роясь в его бархатной шерсти; затем поспешно возвращается назад, но вскоре появляется снова, опять делает свое исследование и опять скрывается под труп. С новой силой начинаются сотрясения крота, он слегка приподнимается, покачивается, и в то же время вокруг него вырастает маленький валик земли. Своей собственной тяжестью и усилиями могильщиков, работающих снизу, крот понемногу опускается вниз, не имея опоры на подрываемой почве.

Вскоре выброшенный наружу песок осыпается обратно под толчками невидимых землекопов, обрушивается вниз и покрывает собой погребаемого. Это имеет вид каких-то таинственных похорон. Труп исчезает как бы сам собой, как бы погружаясь в жидкую среду. Работа теперь будет продолжаться уже невидимо до тех пор, пока глубина, на которую опустится труп, будет признана достаточной.

Эта работа, в сущности, очень проста: по мере того как погребатели углубляют ямку, труп опускается в нее, а за ним осыпается и земля, уже сама собой, без содействия могильщиков, и погребение совершается как бы само собой. Для такого ремесла не нужно ничего другого, кроме хороших лопат на концах ног и сильных хребтов, способных произвести маленькое сотрясение. Прибавим еще к этому важное искусство часто потряхивать труп, чтобы дать ему возможность сжаться и принять таким образом меньшие размеры, благодаря которым он может проскользнуть в узкую ямку. Скоро мы увидим, сколь важное значение играет это искусство в деятельности могильщиков.

Дадим гробокопателям докончить их работу. Подождем дня два или три и затем наведаемся на место гниения. Крот теперь уже не крот, а превратился во что-то отвратительное, безволосое, свернутое в виде округленного ломтика сала. По-видимому, пришлось над ним поработать, чтобы придать ему этот вид, а в особенности чтобы до такой степени очистить его от шерсти. Все вырытые трупы, от первого до последнего, всегда оказывались у четвероногих без шерсти, а у пернатых—без перьев, если не считать остававшихся нетронутыми рулевых перьев на крыльях и на хвосте. С другой стороны, пресмыкающиеся и рыбы сохраняют свою чешую.

Комок этот покоится в просторной подземной пещере со стенками, настоящей мастерской, достойной быть булочной копра. За исключением разбросанного клочьями меха, кусок этот не тронут. Могильщики и не принимались за него. Это наследие детей, а не корм родителей, которые удовлетворились для своего пропитания лишь некоторым количеством сочившейся сукровицы.

Вблизи этого куска, наблюдая за ним и отделывая его, находятся два могильщика—не более, самец и самка. Но в работе сначала участвовали четверо. Что же сделалось с двумя прочими самцами? Я нахожу их зарывшимися в земле на некотором расстоянии, почти на поверхности. Подобное наблюдение не единично. Всякий раз, как я присутствую при погребении небольшим отрядом, в котором преобладают самцы, я нахожу позднее, по окончании работы зарывания, только одну пару, сидящую в подземной пещере. Остальные же скромно удалились, окончив работу, в которой они участвовали с таким усердием.

Замечательные отцы семейства эти могильщики. Как далеки они от отцовской беззаботности, присущей, в виде общего правила, почти всем насекомым, у которых самцы, пошалив немного с матерью, предоставляют ей одной заботу о судьбе потомства! Здесь самцы мужественно трудятся, то в интересах своей собственной семьи, то в интересах чужой, без различия. Если супружеская чета находится в затруднении, то к ней являются помощники, извещенные о том запахом падали, лезут под труп, работают под ним, хоронят его, а затем удаляются, предоставляя хозяевам дома наслаждаться семейными радостями.

Последние еще долго работают сообща, выщипывают из трупа волосы, уминают его и дают ему хорошенько размякнуть, сообразно вкусу будущих личинок. Когда все окончательно приведено в порядок, чета удаляется, расходится в разные стороны, и каждый в отдельности возобновляет работу где-нибудь в другом месте, хотя бы уже в качестве помощника.

Итак, уже в двух случаях мне пришлось наблюдать у насекомых отца, озабоченного будущностью своего потомства и работающего над тем, чтобы оставить ему имущество. Это—некоторые навозники, употребляющие навоз, и могильщики, потребляющие падаль. Вот где иной раз таится добродетель!

Остальное—жизнь личинок и их превращения—есть уже второстепенная подробность. В конце мая я вырываю погребенную две недели тому назад могильщиками полевку, которая дает мне теперь пятнадцать личинок, большей частью уже достигших полного роста. Несколько жуков, очевидно, родители гнезда, тоже копаются здесь. Кладку они уже закончили, съестные припасы находятся в изобилии, и, не имея больше никакого дела, кормильцы присоединились к трапезе питомцев. Гробокопатели тратят немного времени на воспитание своей семьи. Не более как через пятнадцать дней после погребения полевки ее обильное население близко уже к превращению. Такая скороспелость меня удивляет.

Личинка белая, голая и слепая, как все обитатели потемок. По ланцетовидному строению своего тела она несколько напоминает личинку жужелицы. Их крепкие черные челюсти служат им прекрасными резцами; ножки короткие, но достаточно проворны для мелкой рыси. Кольца брюшка покрыты сверху узкой рыжей пластинкой, снабженной четырьмя шишками, назначение которых, очевидно, заключается в доставлении точек опоры, когда личинки покидают родное ложе и опускаются в землю, где должно совершиться их превращение. Кольца туловища имеют пластинки более широкие, но невооруженные .

Жуки, найденные в обществе личинок, все оказались омерзительно вшивыми. Могильщики, такие лощеные и щеголеватые, какими были около первых кротов в апреле, теперь, с приближением июня, делаются отвратительными на вид. Слой паразитов покрывает их, проникает в суставы и представляет из себя как бы сплошную кору. Узнаю в этих паразитах мелких паучков-зудней (Gamasus), которые так часто покрывают аметистовое брюшко наших геотрупов.

Нет, хороший жизненный жребий не выпадает на долю полезных. Могильщики и геотрупы посвящают себя работам на пользу всеобщего здравия, и оба эти цеха, столь интересные по своим гигиеническим услугам, столь замечательные по своим семейным нравам, предоставлены во власть паразитов нищеты. Увы, это несоответствие между оказываемыми услугами и тяжелым существованием имеет еще много других примеров и вне жизни гробокопателей и навозников.

Нравы могильщиков, правда, примерны, но не до конца. В первой половине июня, когда семьи запаслись достаточным продовольствием и погребения закончились, мои садки остаются на поверхности пустыми, несмотря на вновь положенных мышей и воробьев. Время от времени несколько землекопов покидают подпочву и вяло приходят поваляться на вольном воздухе.

Довольно странное явление привлекает тогда мое внимание. У всех, сколько бы их ни вылезало из-под земли, оторваны ножки: у одного выше, у другого ниже. Я вижу, например, калеку, у которого осталась целой только одна нога. Этим единственным членом и обломками других он ползет по земле, плачевно ощипанный, чешуйчатый от вшей, покрывающих его. Наскакивает товарищ с большим количеством ног и приканчивает калеку, пронзив ему живот. За дружелюбными когда-то отношениями последовали теперь живодерские.

 

Нам известно из истории, что некоторые народы, массагеты и другие, убивали своих стариков, чтобы избавить их от старческой нужды. Смертельный удар по седому черепу в их глазах был делом сыновней добродетели. У могильщиков есть доля этой старинной дикости. Доживая свой век, теперь уже никому и ни на что не нужные, влачащие жалкое существование, они взаимно уничтожают друг друга. К чему длиться страданиям увечного и бесполезного? Массагет мог оправдывать свой ужасный обычай недостатком жизненных припасов. Плохое оправдание, но могильщики и такого не имеют: у них съестных припасов много, и голод здесь ни при чем. Это извращение есть следствие истощения, болезненная ярость приходящей к концу жизни. Согласно общему правилу, труд делает нравы миролюбивыми, а бездействие внушает извращенные наклонности. Не имея более никакого дела, жук ломает ноги себе подобному и пожирает его, не заботясь о том, что и его самого искалечат и съедят.

Такая смертельная ожесточенность, вспыхивающая к концу жизни, присуща не одному могильщику. В другом месте я упомянул об извращениях у пчелы осмии, столь мирной в начале своей жизни. Чувствуя свои яичники истощенными, она взламывает ячейки своих соседок и даже свои собственные, выбрасывает из них медовый порошок, вытаскивает яйцо и съедает его. Самка богомола пожирает своих возлюбленных, когда назначение их окончилось; мать кузнечика с удовольствием кушает бедренную часть своего супруга-инвалида; добродушные сверчки, когда их яйца уже положены в землю, затевают ужасные семейные ссоры и без малейшего стеснения распарывают животы друг другу. Как только кончились заботы о размножении, так пропадают и радости жизни.

Нет ничего выдающегося в мастерстве личинок. Достигнув должной толщины, она покидает кладовую родимого склепа и углубляется в землю подальше от гноища. Там, работая ножками и спиной, она окапывает кругом себя песок и устраивает ячейку для спокойного пребывания во время превращения. Когда помещение готово, начинается оцепенение близкого превращения; она лежит неподвижно, но при малейшей тревоге оживает и вертится вокруг своей оси.

Таким же образом вертятся, будучи потревожены, и разные другие куколки, например, жука-усача (Aegosoma scabricorne), которых теперь, в июле, я имею у себя перед глазами. Всякий раз удивляешься сызнова, когда видишь этих мумий внезапно выходящими из неподвижности и начинающих крутиться вокруг своей оси, посредством механизма, тайну которого стоило бы открыть. Механика могла бы поупражнять над этим лучшие из своих теорий.

Уединившись в своем помещении, личинка могильщика по прошествии десятка дней становится куколкой. Далее я не имею данных из моих непосредственных наблюдений, но повесть сама себя дополняет. В течение лета куколка должна окрылиться, т.е. получить вид взрослого; затем, подобно навозному жуку, могильщик проводит осенью несколько радостных дней без забот о семье, а с приближением холодов зарывается в свое зимнее жилище, откуда выходит с наступлением весны.

Комментарии закрыты