Трубковерт виноградный

Трубковерт виноградный

Весной, в то время, когда работает трубковерт тополевый, другой трубковерт, не менее великолепный по окраске, приготовляет трубочки из листьев винограда. Этот долгоносик немного крупнее, золотисто-зеленого цвета, с синим отливом. На научном языке его зовут Rhynomacer betuleti Fab., то есть березовый трубковерт, хотя я никак не могу понять, почему жук, свертывающий виноградные листья, называется березовым? Долгоносик, работающий на березе, наверное, не тот, который живет на винограде. Листья этих двух растений слишком различны по форме и величине, чтобы подходить одному и тому же работнику.

В своей работе виноградный трубковерт вполне следует способу тополевого. Свертывать начинает с угла одной из нижних лопастей листа, но величина листа и глубокие бороздки почти никогда не допускают выполнить работу правильно с одного конца до другого. Делаются резкие складки, которые изменяют направление свертыванья, и наружу обращена бывает то гладкая, зеленая сторона листа, то нижняя, волосистая, без всякого заметного порядка, как бы случайно.

Тогда как из небольшого, правильного листа тополя получается правильная трубочка—из огромного, с неправильными очертаниями, виноградного листа приготовляется бесформенная, неправильная сигара. И это происходит не от недостатка уменья у насекомого, а от трудности обработать неудобный материал. Повторяю, что виноградный трубковерт вполне следует способу тополевого и работает с такой же тщательностью и настойчивостью. Только связью между слоями трубочки служит здесь не липкий сок, выделяемый краями листа, а волоски, спутывающиеся и соединяющие эти слои.

Семейные нравы их также одинаковы. Самец также держится вблизи работающей самки, и свадьбы происходят много раз.

Развернем свежую сигару виноградного трубковерта. Яички—маленькие янтарные бусы—рассеяны там и сям, на различной глубине свитка. Их бывает от пяти до восьми. Это множество сожителей и в тополевой, и в виноградной трубочках—указывает на крайнюю воздержанность личинок в пище. Оба трубковерта вылупляются скоро: через пять-шесть дней после отложения яйца из него вылупляется личинка. Тогда для наблюдателя начинаются затруднения относительно выкармливания личинки. Эти затруднения тем досаднее, что сначала кажется, будто все это очень просто. Так как трубочки служат и жилищем, и пишей личинкам, то достаточно нарвать трубочек как с тополя, так и с винограда, и положить их в сосуды. Здесь, в тишине, питание будет совершаться еще лучше. Итак, нет никакого сомнения в успехе.

Не тут то было! Время от времени я< развертываю некоторые сигары, чтобы посмотреть, в каком состоянии их содержимое. То, что я вижу, заставляет меня тревожиться за судьбу моих воспитанников. Молодые личинки далеко не благоденствуют. Есть исхудавшие, обратившиеся в сморщенный шарик, и есть мертвые. Напрасно я жду: проходят недели, и ни одна из моих личинок не растет, не делается сильнее. К июлю все личинки в сосудах погибают.

Отчего они погибли? От голода? Да—от голода, среди изобилия пищи. Пищи съедено только немного. Трубочки почти нетронуты. По всей вероятности, пища оказалась слишком сухой, негодной для еды. В естественных условиях, если солнце днем и присушить трубочку, то роса и туман ночью размягчат ее. Так поддерживается в середине трубочки нежная мякоть, необходимая для нежных личинок. В постоянно сухом воздухе моих сосудов трубочки превращаются в твердую корочку, которой личинки не в состоянии есть. От этого и зависел неуспех.

На следующий год, более опытный в этом отношении, я опять начинаю воспитывать личинок. Трубочки, говорю я себе, останутся висеть несколько дней на виноградном кусте и на тополе; укол в черешок не вполне прекратил приток сока; небольшой приток существует, и он поддерживает некоторое время гибкость в трубочке, в особенности в середине свертка, недоступной солнцу. Таким образом, у молодой личинки есть возле нее свежая пища. Личинка растет, укрепляется, и желудок ее делается способным переваривать менее нежную пищу. Однако трубочка с каждым днем все более темнее и делается сухой. Если бы она бесконечно висела на ветке, и если бы, что часто случается, ночи были сухи, то она совершенно высохла бы, и житель ее погиб бы, как погиб он в моих сосудах. Но рано или поздно, ветер отрывает ее и сбрасывает на землю. Это падение спасает личинку, которая еще не достигла полного роста. Как под тополем, так и под виноградным кустом, почва почти всегда влажная. Здесь пища личинок, лежа в тени и на влажной почве, сохраняет нужную степень свежести.

Трубка виноградного трубковерта

Так рассуждал я, приступая к новому опыту вскармливания личинок, и действительность подтвердила мои рассуждения. Теперь все пошло, как следует. Теперь я набираю не зеленых, а уже побуревших трубочек, которые скоро должны упасть на землю. Личинки этих трубочек, как более взрослые, не требуют таких тонкостей при вскармливании. Сорванные трубочки я помещаю в сосуды, но на слой влажного песку. Успех полный. Несмотря на плесень, покрывающую на этот раз кучу трубочек, личинки благоденствуют и растут. Плесень им нравится. Я вижу, как они во весь рот едят сгнившие куски листа, почти превратившегося в перегной. Очевидно, брожение, разлагая твердые ткани, делает пищу и мягче, и сочнее. Через шесть недель, в середине июня, трубочки превратились в какие-то развалины, остался только наружный слой свертка. Вскроем эту развалину. Внутри полное разрушение, смесь бесформенных остатков и черненьких шариков, похожих на мелкий порох, а снаружи непрочная оболочка, там и сям продырявленная. Через эти дырочки обитатели вышли и ушли в землю.

Действительно, я их нахожу в слоях свежего песку, которым было усыпано дно сосудов. Там, толчками спины, они вырыли себе по тесной ячейке, где, свернувшись кольцом, приготовляются к новой жизни. Хотя стенки ячейки песчаные, но не сыпучие. Прежде чем заснуть сном превращения, затворница нашла нужным укрепить свое жилище, так что при небольшом старании я могу отделить его, в виде шарика с горошину величиной. И тогда я вижу, что материал его склеен липким веществом, которое проникло довольно глубоко и спаяло песчинки в плотную стену. Я неуверен в том, откуда происходит это бесцветное, склеивающее вещество.

Другой долгоносик, не решая этого вопроса вполне, дает на него довольно вероятный ответ. Это алжирский брахицер (Brachycerus algirus Fab.), безобразное тяжеловесное насекомое, все покрытое бугорками, которые оканчиваются коготками. Он черного цвета и почти всегда испачкан землей, когда его встречаешь весной, что изобличает в нем землекопа.

Действительно, брахицер копается в земле разыскивая чеснок, которым исключительно питается его личинка. В моем скромном огороде есть уголок, где сеют чеснок. В июле, когда его собирают, в каждой головке я нахожу великолепного, жирного червяка, который прогрыз себе обширную ячейку в одном зубке чесночной головки, в одном только, не касаясь других. Это личинка брахицера.

Съев свой зубок чесноку, личинка зарывается поглубже в землю.

Я воспитал дюжину этих личинок в сосуде, наполовину наполненном песком. Некоторые устроились у самой стенки, так что я могу их наблюдать, и на основание этого в общих чертах представить себе, как дело происходит в подземной ячейке. Строительница согнулась дугой, которая по временам стягивается и становится кольцом.

Тогда мне кажется, что я вижу, как она концом челюстей собирает клейкую капельку, копя рая выделяется на заднем ее конце. Личинка впускает эту капельку в песчаную стенку и смазывает ее стекло, где жидкость густеет в виде белых и желтоватых пятен. При помощи этой липкой жидкости образуется из песка довольно прочный кокон, в котором насекомое, достигши в августе взрослого—окрыленного состояния, продолжает оставаться до времени появления чеснока.

Может быть, этот способ действий свойствен всем долгоносикам которые, в состоянии личинки, проводят часть года в подземном коконе? Вероятно, так же поступают и личинки трубковертов. Впрочем, оставляю этот вопрос под сомнением и продолжаю.

В первый раз, в конце августа, через четыре месяца после при готовления трубок, я нахожу в коконе тополевого трубковерта в состоянии жучка вполне окрашенного, но если бы я не потревожил его, он дремал бы в коконе до апреля. Других я вынимаю еще белыми, с измятыми крыльями, виднеющимися из-за открытых, вялых надкрыльев. Самые развившиеся из этих бледных затворников имеют уже ярко-черный хобот, с лиловым отливом. У скарабея в первые дни его существования твердеют и окрашиваются, прежде всего, его рабочие орудия. У долгоносика также прежде всего твердеет и окрашивается его хоботок.

Из взломанных коконов я вынимаю также куколок и личинок. Эти последние, по-видимому, в этом году пройдут только первую ступень развития. К чему торопиться? Личинка, может быть, лучше взрослого способна к дремотному состоянию во время зимы? Когда на тополе разовьются липкие почки, тогда все будут готовы: и запоздавшие, и ранние; все выйдут из земли, поспешно всползут на дружественное дерево и опять начнут на солнышке праздник свертывания листьев.

В каменистых почвах, где питательные свертки скоро высыхают, виноградный трубковерт выходит позднее, так как развитие его задерживается недостатком размягченной пищи. В сентябре и октябре я получаю первых взрослых, вполне окрашенных трубковертов, которые бывают заперты до весны в своих подземных коконах. В то же время в коконах встречаются в изобилии куколки и личинки. Даже многие личинки не покинули еще своих свертков, но по росту их видно, что они не замедлят это сделать. При первых холодах все оцепенеет и отложит продолжение развития до наступления тепла.

Комментарии закрыты