Нередко бывают заметны в саду, на листьях сирени и роз, странные вырезы, одни круглые, другие овальные, как будто бы ловко вырезанные ножницами. Местами от листа остались почти одни жилки, так много кружочков из него вырезано. Виновница этого — искусная кружевница — сероватая пчелка, мегашила. Ножницами ей служат ее челюсти, а циркулем, дающим вырезу то круглую, то овальную форму, служит вращение тела. Из вырезанных кусочков приготовляются ячейки-мешочки, формой похожие на наперсток и назначенные для помещения медового теста и яичка. Ряд таких мешочков располагается в каком-нибудь канале, один возле другого, числом до двенадцати и даже более. Мегашилам, подобно большей части осмий, неизвестно искусство самостоятельно создавать помещения для своих гнезд. Они нуждаются в заемных, хотя и очень разнообразных помещениях. Пустые галереи антофор, каналы, прорытые толстым дождевым червем в земле, ходы дровосека в древесине, лачужки халикодомы, старые гнезда трехрогой осмии в раковине, обрезанные концы пустых стеблей, щели в стенах — все это служит подходящим помещением для мешочков мегашилы сообразно вкусам ее вида. Цилиндр с ячейками, вынутый из канала, куда его спрятала мать, кажется совсем неразделимым, как будто это второй, внутренний, канал. Но действительность не соответствует кажущемуся: от малейшего усилия пальцев цилиндр распадается на равные части, представляющие самостоятельные помещения с отдельным дном и крышкой. Тогда видно, что мегашила построила не непрерывный канал из листьев, а ряд отдельных мешочков, из которых каждый был окончен раньше, чем начат следующий. Для такой работы необходим футляр, который удерживал бы листья на месте, придавая им должный изгиб; иначе многочисленные кружочки из листьев, составные части мешочка, не склеенные, а только приложенные одна к другой, отделяются и распадаются, как только лишаются опоры канала, сдерживающего их вместе. Позже, когда куколка делает кокон, она вливает немного своей шелковистой жидкости в промежутки между кружочками и спаивает между собой отдельные части, в особенности нижние, так что, сначала непрочный, мешок делается солидным ящичком, от которого невозможно отделить целиком его составные части.

Для большей точности оставим общие положения и обратим наше внимание на один определенный вид. Я выбираю прежде всего бело-каемчатую мегашилу (Megachile albocincta Perez) не потому, чтобы она имела какие-нибудь исключительные особенности, а единственно потому, что в моих архивах остались о ней более подробные заметки. Обыкновенным жилищем ее является норка дождевого червя на какой-нибудь глинистой покатости. Вертикальная или наклонная, норка эта спускается до бесконечной глубины, но мегашила пользуется только верхней ее частью, не более как на два дециметра. Что же делать с остальным каналом? Через него может проникнуть враг; какой-нибудь подземный хищник может прийти этим путем и разрушить гнездо, напав сзади на ряд ячеек.

Но эту опасность предвидят. Прежде чем сделать свой первый мешочек для меда, пчела загораживает проход плотной пробкой, состоящей из единственных материалов, которые употребляются мегашилами. Она накладывает кучами куски листьев, без особенного порядка, но так много, что это составляет довольно серьезное препятствие. Нередко встречается здесь дюжина — другая кусочков листьев, свернутых трубкой и вложенных один в другой. Для этой фортификационной работы не требуется, по-видимому, тонкостей искусства: куски листьев здесь большей частью неправильны. Видно, что насекомое вырезало их в поспешности, без всяких правил и на иной образец, нежели листья, назначенные для ячеек.

Здесь же меня поражает другая подробность. Пробка устраивается из жестких, волосистых листьев с грубыми жилками. Тут есть молодые листья винограда, бледные и бархатистые; листья ладанника (Cistus albidus), покрытые пушком, как войлоком; молоденькие мохнатые листья вечнозеленого дуба; гладкие, но жесткие листья боярышника; листья большого тростника, насколько я знаю, единственное из однодольных, употребляемое мегашилами. На устройство же ячеек идут преимущественно гладкие листья, именно: листья шиповника, обыкновенной акации, белой акации. По-видимому, насекомое различает эти два рода материалов, не внося, однако, в выбор их слишком строгой щепетильности, исключающей всякое смешение.

Укрепление сзади, в норке червя, есть совершенно основательная предосторожность, за которую следует похвалить закройщицу; жаль только для ее репутации, что иногда эта предосторожность решительно никого и ни от чего не защищает. Здесь мы можем найти один из случаев заблуждения инстинкта. У меня сохраняются заметки о различных каналах, занятых мегашилой и сплошь набитых ее листьями до самого выхода на поверхность почвы и без всяких признаков ячеек. Это были бессмысленные укрепления, совершенно бесполезные; а пчела, однако, смотрела на дело серьезно и истратила массу усердий на свою бесплодную работу. Одна из таких галерей доставила мне до ста кусков листьев, расположенных свертками; другая доставила их до ста пятидесяти. А для защиты населенного гнезда достаточно двух дюжин и даже менее. Обе галереи были забиты до самой поверхности почвы и совсем не было оставлено места для снесения хотя бы одного яйца. Какую же цель преследовала пчела, исполняя эту работу? Да и имела ли она в самом деле какую-нибудь цель?

Я не колеблясь отвечу: нет. Мое отрицание основывается на том, чему меня научили осмии. Я в другом месте рассказывал, как трехрогая осмия в конце своей жизни, когда она окончила кладку яиц, истрачивает в бесполезных работах остаток своей энергии. От природы трудолюбивая, она тяготится бездействием; ей нужны непременно занятия, чтобы наполнить досуги. Не имея ничего лучшего, онач начинает строить перегородки; разделяет канал на ячейки, которые останутся пустыми, и закрывает пробкой вход в пустой канал. Другие пчелы ведут себя так же. Я видел, как антидий хлопотали над приготовлением комочков ваты для затыкания галерей, в которых не было отложено ни одного яйца; я видел, как халикодомы строили и потом запирали, по всем правилам, ячейки, которые оставались без яиц и без запаса провизии.

Итак, бесполезные и долгие укрепления мегашилы суть работы, сделанные по окончании кладки яиц. Пчела, яичники которой истощились, все-таки упорно продолжает постройки. Ее инстинкт требует, чтобы она вырезала и собирала куски листьев; послушная этому влечению, она вырезает их и собирает даже тогда, когда эта работа потеряла всякий смысл. Хоть яиц нет. но остались силы, которые продолжают действовать так, как этого требовала вначале безопасность вида. Известный круговорот действий продолжает совершаться и тогда, когда мотив уже не существует; она продолжает работу как бы по инерции. Где можно найти более ясный пример бессознательности действий животного, движимого инстинктом?

Вернемся к строительному искусству мегашилы. Непосредственно за укреплением следует ряд ячеек, чаще в 5—6 штук, реже в 12. Не менее различно бывает число кусков, составляющих одну ячейку; куски бывают двух родов: овальные, содержащие мед в гнезде, другие круглые, для покрышек. Средним числом первых идет на ячейку штук 8—10. Хотя все они вырезаются по эллипсу, но не равны по размерам, и в этом отношении делятся на две категории. Наружные, большие, охватывают каждый около трети окружности канала и заходят немного один на другой. Их нижние концы подогнуты и образуют дно мешка. Внутренние, меньшие, куски утолщают стенки и закрывают промежутки, оставшиеся между первыми кусками.

Следовательно, пчела-закройщица умеет изменять удары своих ножниц сообразно той работе, какую ей надо делать: сначала она вырезает большие куски, которые быстро двигают вперед работу, но оставляют пустые места; потом — маленькие куски, которые накладываются на незаделанные места. Особенно тщательно отделывается дно ячеек. Так как загнутых краев одних больших кусков недостаточно для того, чтобы сделать стаканчик без щелей, то пчела не преминет усовершенствовать работу двумя-тремя маленькими овальными кусочками, приложенными в местах соединения положенных кусочков. Есть еще другая выгода от того, что куски неравной величины. Три или четыре наружных куска, положенные первыми, будучи длиннее всех, выдаются у переднего края, так что внутренние, более короткие, образуют закраину, которая поддерживает кружочки крышки и мешает им касаться меда, когда пчела нажимает их, чтобы придать им вогнутую форму. Другими словами, у самого входа стенки ячейки имеют только один ряд листьев; ниже — два или три ряда, что суживает диаметр и позволяет герметическое закрывание.

Крышка составляется только из кругленьких, почти равных, кусочков; число их меняется от 2 до 10, и они тесно сжаты. Диаметр первых, которые непосредственно находятся над медом, математически точно совпадает с внутренним диаметром ячейки. Следующие кружочки немного больше и потому, чтобы войти в отверстие ячейки, они должны быть немного вдавлены и вогнуты. Таким образом, непосредственно к меду прилегает плоская сторона крышечки, которая не уменьшает вместимости ячейки и позже не стесняет личинку, как это сделал бы потолок вогнутой формы. Вогнутость верхних кружочков необходима, потому что она служит формой для вогнутого дна следующей ячейки.

Когда ряд ячеек закончен, то вход в галерею закрывается плотной затычкой, тоже из кусочков листьев. Но теперь пчела вырезает листья уже без особенной правильности, нарезает куски различной формы и величины. Все они плохо приходятся к отверстию, но ей удается во много приемов сделать из них очень прочную пробку.

Оставим мегашилу оканчивать кладку яиц в ее ячейку и остановимся немного на ее искусстве портного. Постройка ее составлена из множества кусков, которые можно разделить на три сорта: овальные для стенок ячеек, круглые для крышек и неправильные для пробок задней и передней. Вырезывание этих последних не представляет никакой трудности; насекомое получает их, отрезая выдающуюся часть листа, нисколько не обрезая ее по краям. Здесь нет ничего заслуживающего внимания: это грубая работа, которую может превосходно исполнить самый неопытный ученик.

Что касается овальных кусков, то здесь вопрос представляется с иной стороны. Чем руководится мегашила при вырезывании правильных эллипсов из тонкой ткани листьев белой акации? Какой образец руководит ее ножницами? Чем определяет она размеры? Охотно сделаешь предположение, что насекомое само является живым циркулем, способным начертить эллипс естественным вращением тела так, как наша рука чертит круг, вращаясь на упоре плеч. Эти геометрические фигуры производит слепой механизм, простой результат организации. Такое объяснение увлекло бы и меня, если бы овальные куски большого размера не сопровождались другими, меньшими, но такими же овальными и назначенными для заполнения пустых мест. Мне кажется сомнительным существование такого механизма, который сам собой изменяет радиус и степень изгиба кривой сообразно с требованиями плана. Здесь должно быть нечто лучшее. Нам свидетельствуют об этом круглые кусочки крышечки. Если при помощи только изгибания, свойственного строению ее тела, пчела вырезает овальные куски, то как удается ей вырезать круглые? Предположим ли мы у машины новые колеса для нового чертежа, столь различного по форме и объему?

Но настоящая трудность не в том. Эти круглые кусочки большей частью приходятся точно к отверстию. Когда ячейка окончена, то пчела улетает на сотни шагов, чтобы там формовать крышечку. Когда она прилетает на листок, из которого должна вырезать кружочек, то какой образ или какое воспоминание имеет она о горшочке, который должна прикрыть? Решительно никакого, потому что она его никогда не видела: она работает под землей, в полной темноте. Самое большее, что она может иметь, — это сведения, получаемые осязанием, и то не сейчас, потому что во время приготовления крышечки возле нее нет гнезда, а только воспоминание о нем. Кружочек же должен быть точно определенного диаметра: если он будет слишком велик, то не войдет в отверстие, а если слишком мал, то раздавит яичко, спустившись на мед. Как же без модели придать ему нужные размеры? Пчела не колеблется ни минуты. С той же быстротой, с какой она вырезает бесформенный кусок для затычки, она вырезает свой крут, и этот круг оказывается такой же величины, как горшочек. Пусть кто может объяснит эту геометрию, необъяснимую, на мой взгляд, даже если допустить, что у пчелы остались воспоминания, приобретенные осязанием и зрением.

В один зимний вечер, сидя у пылающего очага, который располагает к болтовне, я предложил моим домочадцам следующую задачу. «В числе кухонной посуды у вас есть горшок, который ежедневно употребляется, но у него нет крышки, разбитой в куски кошкой, забравшейся на полку. Завтра, в рыночный день, одна из вас отправляется в город за провизией. Возьмется ли кто-нибудь из вас, без всякой мерки, только по воспоминанию, которое легко оживить, осмотрев горшок перед отъездом, купить в городе крышку на горшок, которая была бы ни слишком велика, ни слишком мала, одним словом, приходилась бы как раз по отверстию?» Единодушно было признано, что никто не взялся бы исполнить подобное поручение, не взяв с собой мерки, хотя бы соломинки, длиной в диаметр отверстия. Воспоминание о размерах не может быть вполне точно.

Ну, а мегашила поставлена еще в худшие условия. Она не имеет представления о величине своего горшочка, потому что никогда его не видела; она не может выбирать у массы торговцев, а сравнение ведь оживляет наши воспоминания; она должна сразу, вдали от своего жилища, вырезать кружочек, который как раз приходился бы по горлышку ее горшочка. Что совсем невозможно для нас, то легко, как игра, для нее. Где нам необходима какая-нибудь мерка, или запись, или соломинка, там пчела не нуждается ни в чем. В хозяйственных делах ее талант превосходит наш.

Может быть, пчела вырезает на листе кружок приблизительной величины, но больше отверстия, а когда прилетает к гнезду, то на месте обрезает излишек? Эти поправки все бы объяснили. Но делаются ли эти поправки? Прежде всего, я не могу допустить, чтобы насекомое в другой раз обрезало уже срезанный с листа кусок: тогда у него не будет точки опоры, чтобы точно вырезать тоненький кружочек. Портной испортил бы сукно, если бы ему пришлось кроить, не имея опоры стола. Ножницы мегашилы, которые трудно направлять на куске неприкрепленном, также плохо сделали бы свое дело.

Кроме того, чтобы отрицать поправки, делаемые возле ячейки, я имею лучшие доказательства, в чем трудность этой работы. Крышечка составляется из целой кипы кружочков, число которых достигает иногда до десяти. Все они обращены вниз нижней стороной листа, более бледной и с толстыми нервами, а вверх обращены верхней, блестящей и зеленой, стороной, т.е. пчела кладет их один на другой в том положении, в каком они были срезаны с дерева. Объяснимся. Вырезая кусок, пчела держится на верхней стороне листа. Значит,

отрезанный кусок, придерживаемый ножками, верхней своей стороной прилегает к груди насекомого в момент его отлета. Стало быть, кусок кладется на ячейку в том же положении, как был срезан: нижней стороной к ячейке, верхней — наверх. А если бы пчела делала поправки на месте, то непременно кусочки лежали бы в различных положениях: одни одной стороной вниз, другие — другой. Но этого никогда не бывает. Всегда кружочки накладываются один на другой в одинаковом положении; значит, они срезаются сразу такой величины, какой надо.

Мегашила шелковистая (М. sericans Fonsc. или Dufourii Lep.) устраивает свои гнезда в старых подземных галереях антофор. Кроме того, я находил ее гнезда под корой дубов в пустых ходах крупного жука-дровосека, в той именно обширной колыбельке, устланной мягкой тканью, где покоилась куколка жука и откуда позднее он вышел через отверстие, заранее приготовленное сильными челюстями его громадной личинки. Если в покинутую жуком колыбельку не просачиваются бурые соки дерева, отдающие запахом дубильных веществ, и она остается сухим и здоровым помещением, то шелковистая мегашила не замедлит ее занять и найдет в ней все условия благоденствия: полную безопасность, мало меняющуюся температуру, сухую среду и простор. А потому счастливая мать, заполучив такое помещение, утилизирует его все: и выходной канал, и саму колыбельку. Здесь помещается весь ее выводок; по крайней мере, я нигде не встречал столь населенных гнезд, как здесь. Одно из них доставило мне 17 ячеек — самое большее число, какое я находил в гнездах мега-шил. Большая их часть помещалась в колыбельке дровосека и так как это обширное помещение было слишком велико для одного ряда ячеек, то они расположены были в три параллельных ряда. Остальные помещались в один ряд во входном канале и оканчивались наружной пробкой.

Как ячейки, так и пробка были сделаны из неправильных кусочков листвы, преимущественно боярышника и держи-дерева. Конечно, из листьев боярышника, глубоко зазубренных по краям, и нельзя вырезать правильных овалов. Кусочки, составлявшие крышечки, круглые и ничем не напоминают те, из которых сделаны стенки ячеек и пробка. Может быть, они, кроме первых, непосредственно прилегающих к меду, вырезаны не так аккуратно, как у белокаемчатой мегашилы; ну, что ж такое: они все-таки отлично закрывают ячейку, в особенности когда их наложено до дюжины один на другой. Порядка в расположении кусочков по породам не было никакого: за кусочками держи-дерева следуют куски виноградных листьев, боярышника, ежевики и опять держи-дерева. Больше всего тут было держи-дерева, так как листья этого кустарника употребляются не кусками, что я замечал и в других гнездах, а целиком, если только они не превосходят нужных размеров. Их овальная форма и средняя величина соответствуют желаниям насекомого. Вырезание поэтому становится излишним. Одним ударом ножниц стебелек листа перерезан, и пчела летит, обогащенная превосходным куском.

Разобрав на части две ячейки, я нашел в них обеих 83 куска листьев, из которых 18, поменьше остальных и круглой формы, составляли крышечки. По этому счету в семнадцати ячейках всего гнезда 714 кусков. Но это не все: гнездо оканчивается плотной пробкой, в которой я насчитываю 350 кусков. Значит, все число доходит до 1064 кусков. Сколько надо путешествий и взмахов ножницами для того, чтобы заселить старое помещение дровосека? Если бы я не знал раньше наклонность к уединению и неуживчивость пчелы-закройщицы, то я подумал бы, что эта громадная постройка устраивается сообща многими матерями; однако в настоящем случае это недопустимо. Такое громадное строение — работа одной трудолюбивой пчелы. Поистине, она не скучала в течение своей, длящейся несколько недель, жизни.

Менее запутанным, чем геометрический вопрос, является вопрос о материалах. Употребляет ли каждый вид мегашилы одно растение или пользуется какой-нибудь ботанической группой растений, в пределах которой проявляет свободу выбора? Ближайшее рассмотрение ячеек, штука за штукой, подтверждает, что последнее предположение верно, показывая нам разнообразие, которого сначала нельзя было и предположить. Вот флора этих насекомых из моего соседства, флора далеко не полная и которая, без сомнения, пополнится будущими исследованиями.

Шелковистая мегашила берет материалы для своих ячеек, крышечек и пробок на следующих растениях: держи-дерево, боярышник, виноград, шиповник, ежевика, вечнозеленый дуб (chene-vert), ирга, скипидарное дерево (terebinthe) и ладанник шалфеелистный. Три первые составляют большую часть постройки, остальные попадаются редко.

Зайценогая мегашила (М. lagopoda L.), которую я наблюдал в саду моего дома, берет преимущественно сирень и розу, иногда берет листья белой акации, айвы и вишневые. В деревне я видел, как она строила гнезда из одних виноградных листьев.

Серебристая мегашила (М. argentata Fabr.) — тоже один из моих гостей — разделяет пристрастие предыдущей к сирени и розе, но, кроме того, употребляет гранатовое дерево, ежевику, виноград, глод и кизил.

Белокаемчатая мегашила (М. albocincta Perez) очень любит белую акацию, к которой присоединяет в большом количестве виноград, розу, боярышник, а иногда, в умеренном количестве, тростник и ладанник белеющий.

Верхушечная мегашила (М. apicalis Spin.) поселяется в ячейках стенной халикодомы и в разрушенных гнездах осмий и антидий в раковинах. Я за ней не знаю других материалов, как шиповник и боярышник.

Хотя этот список и неполон, но из него мы можем видеть, что каждый вид отлично справляется со многими растениями различной наружности. Первое условие, нужное для пчелы, это чтобы куст был вблизи гнезда. Когда мне встречается гнездо мегашилы, всегда я нахожу вблизи и те кусты и деревья, с которых она вырезает листья. Другое условие — чтобы ткань листа была тонкая и нежная, в особенности для первых кружочков крышечки и для внутренности мешочка; здесь надо, чтобы листик легко поддавался сгибанию в цилиндр. Листья ладанника, толстые и грубо гофрированные, плохо отвечают этому условию, а потому они встречаются в ячейках очень редко. Насекомое нечаянно нарезало этих листиков и, увидев, что они неудобны, перестает посещать неблагодарный куст. Еще более твердый лист вечнозеленого дуба, вполне развитой, никогда не употребляется. Шелковистая мегашила собирает их Только молодыми, да и то в небольшом количестве; она больше пользуется бархатистыми листьями винограда.

В густой заросли сирени, которую с таким усердием посещает на моих глазах зайценогая мегашила, примешаны и другие кусты, которые, казалось бы, по величине и гладкости их листьев должны были бы годиться этой сильной резальщице; это, именно, ласковец (Bupleurum fruticosum), жимолость, иглица (Ruscus aculeatus) и самшит. Но любительница сирени совершенно пренебрегает ими. Почему? Я думаю, что она находит их слишком твердыми. Была ли бы она другого мнения, если бы сирени не было? Может быть. Говоря вообще, мегашилы употребляют просто те кусты и деревья, которых в данный местности больше. Этим объясняется, почему так много собирают они листьев с винограда, боярышника и шиповника, встречающихся у нас почти на каждом шагу.

Все это растения, с которыми уже бесчисленные поколения мегашил имели дело, но что будет, если предложить им совершенно новые для них растения? Откажутся ли они от листьев экзотических растений, как неупотребляемых и подозрительных, в особенности когда здесь же, вблизи, находятся знакомые растения? Это интересный вопрос, достойный опыта.

Мегашилы зайценогая и серебристая, гости моей лаборатории, дали мне на это определенный ответ. В местах, чаще всего посещаемых этими двумя резальщицами листьев, в заросли сирени и роз, я посадил два чужеземных растения, листья которых, как мне казалось, вполне подходили к требуемым условиям, т.е. были гибки и тонки, именно: эйлантус из Японии и физостегия из Виргинии, в Северной Америке. Обе пчелы стали срезать листья с этих растений с таким же усердием, как и с местных, переходя с эйлантуса к розе, с сирени к физостегии, не различая известного от неизвестного.

Серебристая мегашила подверглась еще более убедительному испытанию. Она охотно гнездится в моих тростинках и потому мне было легко устроить ей пейзаж с растительностью моего выбора. Я отнес улей из тростинок в то место сада, где рос преимущественно розмарин, узкие листья которого не годятся для работы пчелы, а возле я расположил экзотические, индийские и мексиканские растения в горшках. Пчела нашла подходящие листья на этих тропических растениях и не полетела дальше, а устроила гнездо из них.

Третья мегашила (М. imbecilla Gerst.), над которой я не производил опытов, неожиданно также послужила мне доказательством только что сказанного. В течение почти четверти столетия я наблюдал каждый июль, как она вырезает свои эллипсы и кружочки из лепестков герани (Pelargonium zonale). Она была так усердна, что буквально пожирала мои скромные украшения. Едва цветок распустился, как деятельная закройщица прилетает и начинает кроить свои луночки. На цвет она не обращает внимания: красные, .розовые или белые равно подвергались операции. Я поймал нескольких и больше не видел неприятной пчелы. Из чего строит она свои гнезда, когда у нее нет цветков пеларгонии? Я не знаю. Но, во всяком случае, изящная закройщица работала над растением чужеземным, не особенно давно вывезенным из Капской земли, как будто бы ее племя только это и делало.

Из этого можно сделать вывод, противоположный тем идеям, которые нам внушает постоянство в приемах работы насекомого. Для постройки своих ячеек закройщицы способны выбирать растения, сообразуясь с местностью; в одной и той же ячейке у них можно находить листья различных пород. Им все хорошо: и тропическое, и туземное, лишь бы удобно было вырезать нужный кусок, независимо от того, будет ли он зеленый или сероватый, матовый или блестящий, розовый или красный. Она безразлично относится к самому растению и интересуется только листьями. Если она находит на растении куски листьев достаточной величины и ткань которых достаточно плотна, чтобы не пропускать плесени, и гибка настолько, что удобно сгибается в цилиндры, то это все, что нужно, остальное ее не интересует.

Внезапные перемены в выборе пород растений, вызванные мной, и которых, казалось, ничто не подготовляло, наводят на размышления, каким образом дерзкая пчела, похищавшая лепестки моих цветов герани, сумела применить свое ремесло, не смущаясь резкой разницей лепестков, то белых, то ярко-красных? А как серебристая мегашила сумела приспособиться сразу к мексиканскому растению, которое я ей поставил? Несомненно, что она работала на этих растениях первый раз в жизни, а между тем исполняла свою работу в совершенстве. Говорят, что инстинкт развивается чрезвычайно медленно, что он есть результат многовекового труда; мегашилы доказывают мне противоположное. Они говорят мне, что их искусство, будучи неподвижным в основных чертах, способно к нововведениям в мелочах; но в то же время они удостоверяют, что эти нововведения вместо того, чтобы быть постепенными, внезапны.