Я расскажу здесь, при каких чрезвычайных условиях мне пришлось однажды найти загадочные сборища аммофил. В Провансе, на гребне Ванту, самой высокой горы Франции, на высоте 1800 метров над уровнем моря, я нашел в августе месяце, под защитой большого плоского камня несколько сотен щетинистых аммофил (Am. hirsuta), усевшихся так плотно одна на другую, как пчелы в осевшем рое. Лишь только камень был поднят, весь этот маленький косматый мир начал копошиться, не делая никакой попытки спастись и улететь. Я перемещаю кучу руками, и ни одно насекомое не показывает желания покинуть общество. По-видимому, общие интересы неразрывно связывают их между собой; если прочие остаются, то ни одно не хочет уходить. Со всевозможным вниманием я рассматриваю плоский камень, который служил им защитой, почву, которую он покрывал, а также ближайшие окрестности: я не открыл ничего, могущего объяснить мне причину этого странного сборища. За неимением лучшего пробую сосчитать насекомых. Я был за этим занятием, когда тучи положили конец моим наблюдениям, погрузив нас в темноту. При первых каплях дождя, прежде чем покинуть эти места, я тороплюсь положить на место камень и водворить под его защиту аммофил, чтобы не оставит под проливным дождем бедных животных, потревоженных моим любопытством.

Щетинистая аммофила до сих пор встречалась мне в равнинах, всегда поодиночке, и живет она так же в одиночку, как лангедокский сфекс, а потому я был очень удивлен, найдя на вершине Ванту это перепончатокрылое собравшимся в таком большом количестве под камнем.

Эта аммофила, как очень редкое исключение среди роющих перепончатокрылых, устраивает свои гнезда в самом начале весны. Если погода теплая, то уже в конце марта и самое позднее—в первой половине апреля она начинает рыть жилища для своих личинок и заготовляет для них провизию; тогда как другие аммофилы и вообще различные перепончатокрылые охотники совершают эту работу только в конце лета и осенью. Такое раннее устройство гнезд, на 6 месяцев опережающее время, принятое громадным большинством, возбуждает некоторые размышления.

Спрашиваешь себя, в этом ли году вывелись те аммофилы, которые в первых числах апреля заняты рытьем норок, т.е. в этом ли году они окончили свои превращения и покинули свои коконы? Мы можем высказать такое общее правило: роющие осы превращаются во взрослых насекомых, т.е. окрыляются, вылетают из своих подземных галерей и предаются заботам о новом потомстве в течение одного и того же сезона; большая часть их появляется в июне и в июле, а в следующие месяцы—август, сентябрь и октябрь— они прилагают к делу свое искусство землекопов и охотников. Приложим ли подобный закон к щетинистой аммофиле? Это очень сомнительно, потому что оса, занятая рытьем норок в конце марта, должна была бы в таком случае окончить превращения и разломать свой кокон зимой, чего не бывает.

Когда же щетинистая аммофила выходит из норки? К моему крайнему сожалению, этого я не знаю. Мои заметки, веденные изо дня в день, со сбивчивостью, неизбежной в такого рода изысканиях, почти всегда подчиненных случайностям и неожиданностям, немы на этот счет, хотя я вижу всю важность вопроса теперь, когда хочу привести в порядок мои материалы для того, чтобы написать эти строки. Я нахожу здесь, что вылет песочной аммофилы происходил 5 июня, а аммофилы серебристой—20-го того же месяца; но в моих архивах нет ничего, относящегося до вылета щетинистой аммофилы.

Предположим, что это весенние осы, вывода не настоящего года, а предшествующего; выйдя из своих ячеек в июне и в июле, они не приступили тогда же к размножению, пропустили зиму и ранней весной принялись за устройство гнезд. Одним словом, это—перезимовавшие насекомые. Наблюдение вполне подтверждает это предположение.

Если среди зимы приняться за терпеливые поиски в слоях земли или песка, открытых лучам солнца, в особенности там, где целые поколения роющих насекомых нарыли лабиринты ходов, которые придают земле вид огромной губки, то почти наверное найдешь в них щетинистых аммофил, или в одиночку, или группами из трех-четырех, спрятавшихся в теплом убежище и ожидающих в бездействии хорошей погоды. Мне удавалось видеть много раз, как зимой, при тихой погоде и когда солнце нагревало потеплее, зябкое насекомое выходило на порог своего убежища насладиться жаркими лучами или даже смело выходило наружу и шаг за шагом проходило, разглаживая крылышки, всю поверхность губчатого склона. Напрасно мы стали бы искать зимой, даже в самых защищенных местах, церцериса, сфекса, филанта, бембекса и других роющих ос; все они умирают по окончании осенних работ, и представителями их расы зимой остаются только личинки, лежащие в оцепенении в ячейках. Итак, щетинистая аммофила, как редкое исключение, окрылившись в период жары, проводит зиму в каком-нибудь уютном убежище, из которого и является столь рано следующей весной.

Однако что же могли делать под защитой камня эти многочисленные аммофилы, собравшиеся в кучу, и что привлекло их на вершину горы? На эти вопросы можно бы ответить различными, более или менее вероятными, предположениями, но, в сущности, нам не известна истинная причина загадочного явления.

Не объясняет нахождения под камнем скопления аммофилы в конце лета и недостаток пищи, недостаток сладкого сока, собираемого ими с цветов. Скоро начнутся сентябрьские ливни, и растительность, приостановленная на время каникулярной жарой, снова приобретет силу и покроет поля почти такими же разнообразными цветами, как и весенние. Этот период веселья для большинства перепончатокрылых не мог бы быть для нашей аммофилы периодом оцепенения.

И потом, возможно ли предположить, чтобы возвышенности высокой горы, открытые, таким порывам ветра, которые вырывают с корнями буки и ели; вершины, на которых в течение шести месяцев бывают снежные метели и которые большую часть года окутаны холодным туманом облаков, будут выбраны насекомыми, так любящими солнце, местом для зимовки? Это все равно, что заставить его зимовать среди льдов Северного океана. Нет, не здесь должна проводить холодное время года щетинистая аммофила; мы же знаем, где она зимует. Найденная мной группа была здесь только мимоходом. При первых признаках дождя, которые ускользнули от нашего внимания, но не могли быть не замеченными насекомым, очень чувствительным к атмосферным изменениям, странствовавшая компания их скрылась под защиту камня с тем, чтобы переждать здесь собиравшийся дождь. Но откуда она шла и куда?

Я имею еще два примера необыкновенных собраний насекомых на больших высотах. В октябре я нашел на вершине той же Ванту часовню, покрытую божьими коровками (Coccinella) (рис. 43). Эти красненькие жучки такими густыми массами покрывали каменные стены и крышу, что на некотором расстоянии все здание казалось сделанным из коралловых шариков. Конечно, не пища привлекла этих истребителей травяных вшей на вершину Ванту, на высоту почти двух верст. Растительность здесь слишком скудная и травяная вошь не заходит сюда.

В другой раз, в июне, на плоскогорье Сент-Аман, соседнем с Ванту, на высоте 734 метров, я был свидетелем подобного же, но более-многочисленного собрания. На самой высокой точке плоскогорья, на краю скалистого обрыва, возвышается на пьедестале крест из тесаного камня. На поверхности этого пьедестала и на скале, служившей ему основанием, божья коровка собралась легионами. Насекомые большей частью были неподвижны, но везде, где солнце особенно сильно пригревало, шла постоянная смена приходивших, которые занимали места сидевших раньше, а эти улетали и потом вновь возвращались.

И здесь, не больше, чем на вершине Ванту, я мог найти объяснение причин этих странных собраний божьей коровки в пустынных местах, где нет травяных вшей и где нет, по-видимому, совершенно ничего для них привлекательного. Ничто не могло мне открыть секрет этих многочисленных rendez-vous на каменистых вершинах. Может быть, это переселение, эмиграция насекомых, как перелет птиц? Может быть, это общее собрание, подобное тому, какое бывает у ласточек накануне отлета? Может быть, это были места собраний, откуда стаи божьих коровок должны были направиться в соседнюю местность, более богатую пищей? Это возможно, но в то же время очень необыкновенно. Божья коровка никогда не славилась любовью к путешествиям. Она кажется нам большой домоседкой, когда мы видим, как она занимается поеданием зеленых вшей на наших розовых кустах или черных вшей на бобах; а между тем, со своими короткими крыльями, она собирается мириадами на вершине Ванту, куда стриж залетает только в моменты безумного увлечения. Для чего эти собрания на высоте? Отчего это предпочтение каменных глыб?