Вишневое дерево кормит маленького вишенного усача, совершенно черного (Cerambyx cerdo?), нравы которого в личинковом состоянии надо было изучить для того, чтобы узнать, могут ли быть различными инстинкты при одинаковости формы и строения. Этот карлик семейства имеет ли те же нравы, что и великан, пожиратель дубов? Сходство между обоими полное, как в личинковом, так и во взрослом состояниях.

Если инстинкт—неизбежное следствие строения, то мы должны найти здесь полную одинаковость нравов; а если, наоборот, инстинкт есть особая способность, которой служат органы, то надо ожидать различия. Зарождается ли инстинкт от органа или же орган есть слуга инстинкта? Старое, сухое вишневое дерево даст нам ответ на этот вопрос.

Под разорванной корой, которую я приподнимаю широкими полосами, копошится множество личинок вишневого усача. Есть большие, есть и маленькие, кроме того, есть и куколки. Это указывает на то, что и здесь жизнь насекомого длится три года, как это часто бывает у усачей. Исследую весь ствол и внутри, но не нахожу больше нигде ни одной личинки; все население сосредоточилось между древесиной и корой. Здесь непроходимая путаница извилистых ходов, плотно набитых червоточиной, скрещивающихся между собой, то расширяющихся в площадки, то суживающихся и занимающих с одной стороны верхний слой заболони, с другой — пласты луба. Место говорит само за себя: у личинки вишневого усача иные вкусы, чем у личинки дубового; в течение трех лет она точит верхние слои дерева, покрытые тоненькой корой, тогда как другая ищет убежища в глубине и грызет внутренность дерева.

Различие заметно еще более в приготовлениях к окукливанию. Тогда вишневая личинка покидает поверхность и углубляется в древесину почти на два дюйма, оставляя позади себя широкий ход, закрытый снаружи осторожно оставленным слоем коры. Этот обширный вход есть дорога для выхода будущего жука, а слой коры, которую легко устранить, скрывает выходную дверь. В глубине древесины личинка выгрызает себе колыбель для окукливания. Это—овальная ячейка, около 3/4 вершка в длину и около 1/4 вершка в ширину. Стены ее голы, т.е. не прикрыты мягкой обивкой из древесных мелких частиц, как у большого усача. Вход загорожен сначала опилками, а потом еще каменистой крышечкой, похожей, кроме величины, на известную уже нам. Толстый слой червоточины, набитой в углубление крышечки, пополняет защиту. Нужно ли прибавлять, что личинка ложится и засыпает головой к двери? Ни одна не забудет этой предосторожности.

Итак, оба усача имеют один и тот же способ закрывания хода. В особенности обратим внимание на каменистую крышечку. В обоих случаях один и тот же химический состав и одна и та же форма чашечки желудя. Кроме размеров, обе работы совершенно одинаковы. Насколько я знаю, ни один род из семейства усачей не строит ничего подобного. Итак, я пополню существующее определение нашего рода усачей церамбиксов (Cerambyx), добавив одну черту: они запирают известковой пластинкой свои колыбели для превращения.

Сходство в нравах не идет дальше, несмотря на полную тождественность в устройстве тела; в остальном существует полнейшее различие. Дубовый усач живет в глубоких слоях древесины, а вишневый—в поверхностных. Во время приготовлений к окукливанию первый выходит из древесины к коре, второй углубляется от коры в древесину; первый идет навстречу опасностям наружной жизни, второй бежит от них и ищет себе убежища внутри. Первый устилает стены мягким покровом, второй незнаком с этой роскошью. Вся их работа почти одинакова по результатам, но ведется она различно. Итак, не орудие определяет ремесло.

Обратимся к другим усачам. Я расскажу без выбора о некоторых из них. Тополевый усач, или саперда тополевая (Saperda carcharias L.), живет в черном тополе, а другой вид этого рода, саперда вишневая (Saperda scalaris L),— в вишневом дереве. У обеих одно и то же строение и одни и те же орудия, как у родственных видов. Тополевая действует как дубовый усач, она живет в глубине ствола, а перед превращением проделывает наружный выход, дверь которого или оставляется открытой, или бывает закрыта достаточным слоем коры. Вернувшись по своим следам, она запирает выход препятствием из грубых опилок; и на глубине около 41/2 вершков, недалеко от сердцевины дерева, она выгрызает себе колыбель для окукливания, которую совсем не отделывает. Способ защиты ограничивается длинным валиком из опилок-щепочек. Для того чтобы выйти на волю, жуку надо будет только отбросить назад охапками кучу этих щепок, и тогда проход свободен, а если снаружи он закрыт еще слоем коры, то челюстями легко разделаться с ним: слой нежный и тонкий.

Саперда вишневая подражает обычаям своего сожителя на вишне.

Личинка ее живет также между корой и древесиной и для превращения уходит вглубь. Параллельно поверхности ствола, под слоем древесины едва в один миллиметр толщины, она проделывает в заболони цилиндрическую колыбель, закругленную с обоих концов и выстланную деревянистыми волокнами. Плотная затычка из щепочек защищает вход, перед которым нет никаких сеней. Здесь способ освобождения один из самых простых. Жуку достаточно очистить от сора дверь своей комнаты для того, чтобы под его челюстями очутилось то небольшое количество коры, которое остается прогрызть. Итак, мы наталкиваемся опять на двух мастеров, из которых каждый работает на свой лад, хотя одними и теми же орудиями.

Жуки-златки, которые с таким же усердием, как и усачи, работают над разрушением как здоровых, так и больных деревьев, повторяют нам ту же историю. Златка медная (Dicerca aenea L.) хозяйничает на черном тополе. Ее личинка точит внутренность ствола. Для окукливания она устраивается близ поверхности его, в яйцевидной сплющенной колыбели, которая сзади продолжается в ход личинки и отделяется от него прочной затычкой из червоточины, а спереди переходит в коротенькие сени, слегка изогнутые. В конце сеней оставлен нетронутым слой древесины толщиной около миллиметра. Больше нет никакой наружной защиты, даже нет кучи щепочек. Для выхода своего жук должен будет только прогрызть тоненький слой древесины и потом кору.

Златка девятиточечная (Ptosima novemmaculata Fb.) так же ведет себя на абрикосе. Ее личинка пользуется внутренностью ствола, где она проделывает очень сплюснутые ходы, обыкновенно параллельно оси ствола; потом, сразу, на расстоянии 1/2—3/4 вершка от поверхности ствола, она делает изгиб и протачивает I поперечный ход, направляя его к коре. Она точит теперь прямо перед собой, по кратчайшей дороге, вместо того чтобы подвигаться неправильными изгибами, как делала сначала. Тонкое знание будущего направляет ее и заставляет изменить план работы. Взрослое насекомое, т.е. жук, имеет цилиндрическое тело, а личинка, широкая в туловище и суженная в остальной части] тела, имеет форму ленты, пластинки. Первому, неподвижному в своей кирасе, нужен цилиндрический проход, а для второй нужен ход сплюснутой формы, в потолок которого она могла бы упираться двигательными бугорками спины.

А потому личинка перед превращением совершенно изменяет свою работу: вчера это был широкий и очень низкий ход, почти щель; а теперь это круглый канал, такой правильный, что и буравчиком лучше не сделаешь. Эта внезапная перемена в способе прокладывания путей еще раз наводит нас на размышление о высокой степени знания будущего у этого куска внутренностей. Круглый ход прорезывает древесные слои по кратчайшему направлению, составляя с прежним ходом угол, и оканчивается глухо на расстоянии, по крайней мере, двух миллиметров от наружной поверхности древесины. Прогрызание последней оставленной пластинки коры—это вся работа, которую личинка оставила жуку. Когда эти приготовления сделаны, личинка уходит назад, укрепив оставленную деревянистую перегородку слоем тонкой червоточины; личинка достигает дна цилиндрического хода и там, не нуждаясь в особой колыбели и обстановке, засыпает для окукливания головой к выходу.

Златка (Chalcophora mariana Lap.), ее личинка и куколка в сосновом пне. (По Blanchard)

Я нахожу в изобилии черных восьмиточечных златок (Buprestii octoguttata) в старых сосновых пнях, твердых снаружи, но размягченных внутри, где деревянистая масса мягка, как трут. В этой нежной среде, с запахом смолы, личинки проводят всю свою жизнь. Для превращения они покидают мягкие средние части пня и проникают в твердую древесину, где выгрызают продолговатые колыбельки, слегка приплюснутые, имеющие в длину около 1/2 вершка. Большая ось этих колыбелек всегда отвесна. Обширный выходной канал продолжает их то прямо, то слегка изогнувшись, смотря по тому, будет ли выход делаться прямо на сечении пня или сбоку его. Почти всегда выходной канал бывает вполне закончен личинкой, и выходное отверстие открывается прямо наружу. Самое большее, если в некоторых редких случаях личинка оставляет жуку труд прогрызть пластинку древесины, тонкую до прозрачности. Для защиты от опасностей личинка затыкает выходной канал пережеванной древесиной, очень отличной от обыкновенной червоточины. У основания колыбели слой этого самого теста отделяет ее от сплюснутого хода личинки. Наконец, лупа открывает на стенах колыбели слой деревянистых волокон, очень тонких и раздерганных, составляющих бархатистую настилку. Эта настилка, первый пример которой мы видели у дубового усача, мне кажется, часто встречается у златок и усачей.

После этих переселенцев, которые от середины ствола направляются к поверхности его, укажем других, которые с поверхности погружаются в середину. Маленькая златка—вишневая антаксия (Anthaxia nitidula L.) проводит свою личинковую жизнь между древесиной и корой вишни. Во время окукливания этот малыш так же, как и другие, занимается будущими потребностями и настоящими. Чтобы помочь жуку, личинка выгрызает внутренний слой коры, сохраняя ее внешнюю кожицу, потом прогрызает в древесине перпендикулярную колыбель, загороженную червоточиной, которую легко удалить. Это для будущего: слабый жук будет в состоянии выйти без затруднений. Дно колыбели, сделанное тщательнее остального и облепленное червоточиной, смоченной слюной,—это для настоящего: для окукливания.

Другая обитательница вишни, златка хризоботрис вишневая (Chrysobothrys chrysostigma L.), живет тоже между корой и древесиной, но работает меньше для будущего, хотя она и сильнее. Ее колыбель есть простое расширенное продолжение личинкового хода. Личинка при этом не трогает древесины, ограничиваясь изготовлением убежища в толще коры, не трогая, однако, наружного ее слоя, который жук должен будет сам прогрызть. Так, каждый вид имеет свой способ работы, который нельзя объяснить одной разницей в орудиях. Так как эти мелочные подробности имеют некоторое серьезное значение, то я не колеблюсь увеличить число примеров. Посмотрим еще на усачей.

Вишневая антаксия (Anthaxia nitidula L.). Увелич. (По Calwer)

Обитатель старых сосновых пней, пневый усач (Criocephalus ferns Kr.), проделывает, будучи личинкой, выходной канал, широко открытый наружу и открывающийся как на поверхности сечения пня, так и на боковых сторонах его. На глубине около двух дюймов ход забит длинной затычкой из грубых щепочек. За этим следует помещение куколки, цилиндрическое, сжатое, покрытое внутри пушком из древесных волокон. Ниже следует путаница личинковых ходов, плотно набитых переваренной в желудке древесиной. Заметим направление выходного пути, который, будучи сначала параллельным оси ствола, потом загибается слегка и достигает наружи самым коротким путем—когда он выходит на стороны пня или же просто продолжается по прямой линии до поверхности, если выход открывается на сечении пня. Заметим еще полное предварительное протачивание выходного канала, причем прогрызается и кора, если она есть на пне.

В обрубках вечнозеленого дуба с ободранной корой я нахожу личинок усача стромация (Stromatium strepens Fb.,). И здесь я вижу такое же устройство выходных путей, такой же изгиб хода по направлению к ближайшей точке на поверхности обрубка и такую же защиту из щепочек вверху колыбели. Приготовляется ли также проход через кору? Кругляки, лишенные коры, оставили меня в неведении относительно этой подробности. Клит вишневый (Clytus tropicus Panz.), грызущий вишневое дерево, и два клита боярышниковых (Cl. arietis L. и CI. arvicola 01.), живущие в боярышнике, имеют круглый выходной канал, резко изогнутый и прикрытый снаружи остатком коры или остатком древесины, толщиной едва в миллиметр; недалеко от поверхности канал расширяется в колыбель для куколки, которая отделяется от хода личинки плотной червоточиной.

Продолжать перечень значило бы злоупотреблять однообразием.

Усач стромаций (Stromatinm unicolor Ol. = strepens Fb.). Увелич. (По Jacquelin)

Общий закон ясно выделяется из этих нескольких данных: личинки златок и усачей, живущие в деревьях, приготовляют выход для взрослого насекомого, которому остается только проникнуть через завал из щепочек или из червоточины, а иногда только проломать тоненькую пластинку древесины или коры.

Здесь, противоположно тому, что бывает обыкновенно, юный возраст есть возраст силы, настойчивости в работе, прекрасных орудий. Личинка, презирая опасности и трудности, протачивает терпеливо путь для жука и дает ему возможность выйти на солнышко. Здесь юность приготовляет радостную жизнь для взрослого. Разве эти покрытые броней жуки, такие могущественные по виду, совершенна бессильны? Я помещаю куколок всех видов которые попадаются мне под руку, в стеклянные трубки шириной в их колыбельку и обклеенные внутри грубой бумагой, которая доставит их ножкам хорошую опору при выходе. Препятствия которое надо преодолеть, изменяется: пробка толщиной в сантиметр, затычка из подгнившего тополевого дерева и кружочек здорового дерева Большая часть моих пленников легко уничтожает пробку и размягченное дерево, но некоторые гибнут. Наконец, все погибают после бесплодных попыток при встрече с кружочком здорового дерева.

У них не хватает силы, или, скорее, искусства и терпения, и личинка, лучше одаренная, работает для них. Она грызет с непобедимой настойчивостью, что и составляет условие успеха, даже для сильнейших; она роет с предчувствием будущего, которое изумляет нас. Она как бы знает, какова будет форма жука в разрезе, сплюснутая или круглая, и сообразно с этим прокладывает выходной путь—круглый или в форме эллипса. Во время своей жизни внутри древесины она любила сплюснутые, запутанные ходы, едва достаточные для прохода, или расширяющиеся в площадки, когда встречалась жилка лучшего вкуса; теперь она проделывает правильный ход, широкий, короткий, углом выходящий наружу. У нее достаточно времени для путешествий, а у жука его не будет, его дни на счету, и ему надо поскорее выйти на волю. А потому необходима самая короткая дорога и, насколько позволяет безопасность, лишенная укреплений. Личинка как будто знает, что если бы ее отвесно идущий ход переходил сразу и резко в горизонтальный, то это остановило бы твердого жука, не способного сгибаться, а потому она постепенно загибает выходной путь к наружной поверхности. При изменении направления ходов угол встречается везде, когда личинка направляется из глубины древесины, и бывает очень коротким, если колыбель помещается близ поверхности, и довольно длинным, если она находится в глубине. В этом случае ход изгиба так правилен, что у вас является желание подвергнуть работу геометрическому измерению. За недостатком данных я оставил бы этот изгиб под вопросительным знаком, если бы располагал только выходными каналами усачей и златок, слишком короткими, чтобы подвергнуть их точным измерениям циркуля. Но счастливая находка доставила мне другие данные. Это был ствол мертвого тополя, поточенный и усеянный на несколько саженей в вышину бесчисленным множеством выходных отверстий размером с карандаш. Этот драгоценный ствол, еще стоявший в земле, был вынут мной с корнем, со всей осторожностью, которой требуют мои намерения, и перенесен в кабинет, где с помощью столярных инструментов разделен на продольные пластинки.

Древесина, сохранившая еще свое строение, сильно размягчена присутствием гнилостного грибка. Внутренность поточена. Наружные слои, шириной более 21/2 вершков, в хорошем состоянии, за исключением мест, пересеченных бесчисленными изогнутыми ходами. На продольном разрезе, проходящем через сердцевину ствола, мы получаем красивое зрелище из всех ходов, расходящихся в виде снопа. Почти прямые ходы, параллельные между собой и собранные в пучок в срединной части, они расходятся вверху в разные стороны и загибаются дугами, доходя до наружной поверхности ствола. Это сноп из ходов, но не с таким ровным букетом у вершины, как сноп хлеба, а выбрасывающий там и сям вверх ходы на различной высоте.

Я в восторге от этой находки. Изгибы, которые я открываю при каждом ударе струга, превосходят все мои надежды; они поразительной правильности, и их легко измерить циркулем. Прежде чем вводить сюда геометрию, определим, если это возможно, творца этих великолепных дуг. Обитатели тополя исчезли, и может быть, уже давно, на что указывает присутствие плесени в древесине.

Однако некоторые из них, слабые, погибли в стволе, не будучи в состоянии выйти. Я нахожу их останки, покрытые плесенью, которая предохранила их от разрушения, окутав их длинными нитями. Под этими покровами мумий я узнаю сверлящее перепончатокрылое—тополевого рогохвоста (Sirex augur Klug), в состоянии взрослого насекомого. И, что представляет важную подробность, все без исключения эти остатки взрослых насекомых занимают места, не имеющие сообщения с наружной поверхностью ствола. Я встречаю их то в начале изгиба, после которого древесина осталась нетронутой, то на конце продольного фединного хода, загроможденного червоточиной, хода, который дальше не продолжается. Эти останки, лежащие в местах, откуда нет выхода, ясно указывают нам, что рогохвост употребляет для выхода не те средства, как златки и усачи.

Здесь личинка не приготовляет выходного пути для взрослого насекомого, которое должно само про-ложить себе путь через древесину. То, что я имею перед глазами, почти объясняет мне ход событий. Личинка, присутствие которой подтверждается ходами, наполненными плотной червоточиной, не покидает середины ствола, как самого покойного убежища. Превращение ее совершается в месте соединения прямого хода с изгибом его, но еще не проложенным. Когда взрослое насекомое войдет в силу, то начинает грызть прямо перед собой на глубине более 21/2 вершков и проделывает выходной канал, который я нахожу

загроможденным не плотной червоточиной, а порошковидными, легкими остатками. Мертвые, которых я очищаю от плесневого покрова, суть те слабые, которым не хватило сил и которые погибли на полпути. Конечной части хода не хватает потому что работник погиб в пути.

Итак, у рогохвостов взрослое насекомое само пробивает себе путь наружу. Но почему оно при этом направляет свой путь по дуге, а не по кратчайшему направлению—по прямой линии, как делали личинки жуков? Это была бы самая короткая дорога. Да—для циркуля, но не для работника.

Взрослое насекомое не имеет одного преимущества личинки—гибкости ее тела по всем направлениям. Заключенное в свою броню, оно представляет из себя почти несгибающийся цилиндр. Превращение рогохвоста происходит недалеко от середины ствола. Насекомое помещается в ствол в продольном направлении, головой кверху, очень редко книзу. Ему надо как можно скорее выбраться наружу. Оно прогрызает немного впереди себя и получает короткий ход достаточной ширины, чтобы позволить ему очень легкое наклонение кнаружи. Сделан один бесконечно маленький шаг; за ним следует другой, с таким же наклонением в ту же сторону. Короче, каждое очень маленькое перемещение сопровождается очень маленьким отклонением от продольной оси, какое позволяет слабое удлинение прохода, и отклонение это направляется неизменно в одну сторону. Рогохвост направляется к наружной части ствола нечувствительными отклонениями, которые прогрызают его челюсти.

Рогохвост тополевый (Sirex angur Klg.). Самка. (По Klug)

Таким образом решается задача рогохвоста. Линия пути составляется из равных частей, сходящихся под равными углами. Это кривая, тангенсы которой, бесконечно близкие друг к другу, сохраняют одно и то же наклонение; одним словом, кривая, угол касания которой постоянен. По такой характеристике узнается окружность круга.

Остается убедиться, не опровергает ли логику действительность? С помощью прозрачной бумаги я снимаю изображения двадцати наиболее длинных ходов, как легче измеряемых циркулем. Ну, и оказывается, что логические выводы совпадают с действительностью: при длине, превосходящей иногда 21/2 вершка, чертеж циркуля совпадает с чертежом насекомого. Самые большие отклонения не превосходят тех колебаний, которых странно было бы не ожидать в практической задаче, Несовместимой с абсолютной строгостью отвлеченных истин.

Итак, выходной канал рогохвоста начинается большой дугой, нижний конец которой сливается с ходом личинки, а верхний конец продолжается в прямую линию, которая достигает поверхности ствола отвесно к ней или слабо наклонно. Дает ли направление этих линий наименьшее количество работы? Да, в тех условиях, в каких находится насекомое. Если бы личинка, приготовляясь к окукливанию, легла головой к точке наиболее близкой к поверхности коры, вместо того чтобы лежать вдоль ствола, то ясно, что взрослому насекомому выход был бы легче: ему достаточно было бы грызть прямо перед собой, поперек ствола, чтобы пройти его по самому короткому расстоянию. Но какие-то причины, судьей которых может быть только само насекомое, заставляют его постепенно переходить из отвесного положения в горизонтальное, и для перехода из одного в другое протачивать дугу, а когда поворот сделан, то ход оканчивается по прямой линии.

Посмотрим на взрослого рогохвоста в точке отправления, перед началом дуги. Твердость его покровов обусловливает постепенность делаемого им поворота к наружной поверхности ствола. Здесь насекомое не может ничего изменить в своих действиях, все механически определено. Но оно может свободно вращаться на своей оси и грызть древесину в ту или иную сторону и потому может направлять свой путь в разные стороны. Ничто не препятствует ему описать извилистую кривую или спираль, или дугу с изменчивыми направлениями. Оно могло бы блуждать, пробовать там и сям и долго нащупывать путь безуспешно. Но оно не делает этого и никогда не выбирает иного, как тот, который соответствует наименьшей работе, и всегда направляет свою работу так, что выходит на свет по кратчайшему и легчайшему пути.

Землекоп руководится буссолью в подземных глубинах; моряк делает то же в неизведанных пространствах океана. А чем же направляется обитатель древесины в глубине ствола? Есть ли у него буссоль? Можно это подумать, так верно он выдерживает направление пути. Цель его—свет. Для того чтобы его достигнуть, насекомое сразу выбирает верное направление, после того как в виде личинки оно беспорядочно бродило в запутанных ходах. А теперь оно прямо идет к цели.

Самые необыкновенные препятствия не могут отвратить его от взятого направления, так твердо правит им его руководитель. Оно станет грызть металл, если это нужно, скорее чем повернется спиной к свету, близость которого оно чувствует. История изучения насекомых ставит вне сомнения это невероятное явление. После Крымской кампании были доставлены в институт пачки патронов, пули которых были пробуравлены ророхвостом (Sirex juvencus L.); немного позже в арсенале Гренобля другой рогохвост (Sirex gigas L.) сделал себе подобный же выход. Личинка находилась в дереве ящиков с патронами, и взрослое насекомое верное своим привычкам, просверлило свинец, стремясь к свету прямой дорогой.

Неоспоримо, что существует буссоль как у личинки, приготовляющей выход, так и у взрослого рогохвоста, который проделывает его сам. Но что же это за буссоль? Здесь вопрос покрыт, может быть, непроницаемым мраком; мы недостаточно одарены способами впечатляться, чтобы даже заподозрить причины, руководящие насекомым. Это, в известных отношениях, иной чувственный мир, в котором наши органы ничего не воспринимают, мир, закрытый для нас. Окошечко фотографического прибора видит невидимое и фотографирует ультрафиолетовые лучи; микрофон слышит то, что для нас кажется молчанием. Физические и химические приборы превосходят нас в чувствительности. Будет ли слишком смело приписать тонкому строению насекомого подобные же способности, даже в смысле неизвестных проводников нашего знания, потому что они находятся вне области наших чувств? На этот вопрос нет положительного ответа. Мы имеем сомнения—и больше ничего. По крайней мере, устраним некоторые ложные мысли, которые могли бы прийти нам в голову.

Личинка рогохвоста (Sirex juvencns L.).

Не направляет ли древесина своим строением личинку и взрослое насекомое? Когда грызут древесину поперек, она дает одно впечатление, когда вдоль—другое. Нельзя ли грызущему руководиться этим? Нет, потому что в пне, стоящем на месте, выходные каналы проделываются одним и тем же видом насекомого сообразно близости к свету или на горизонтальной поверхности пня, на его сечении, и тогда волокна древесины протачиваются вдоль, или же выходное отверстие помещается на боковой поверхности пня, и тогда волокна протачиваются поперек. Не есть ли буссоль влияние химическое, электрическое, тепловое или какое-либо другое подобное? Нет, потому что в стоящем стволе выход делается то на север—в тень, то на юг, постоянно освещенный солнцем. Теневая сторона, более холодная, идет в пользу так же, как и противоположная, нагретая солнцем.

Может быть, это звук? Тоже нет. Какой звук среди тишины уединения? И потом, наружные шумы, разнятся ли они, проходя через древесину дюймом глубже? Может быть, тяжесть? Все нет, потому что в тополевом стволе мы находили и таких рогохвостов, которые двигались головой вниз и ничего не меняли в направлении своей кривой.

Что же руководит здесь? Я не знаю. Это не в первый раз, что мне приходится наталкиваться на темный вопрос. Занимаясь выходом осмии трезубчатой из тростинок, выведенных из их естественного положения, я уже заметил, в какой неопределенности оставляют нас полученные данные. И в невозможности найти другой ответ я придумал тогда особую чувствительность: чувство направления, стремление к свободному пространству. Познакомившись с рогохвостами, златками и усачами, я опять указываю на ту же способность. Это не значит, что я держусь за это именно выражение: неизвестное не может иметь названия ни на каком языке. Данное выражение показывает только, что насекомое умеет найти кратчайший выход из мрака к свету. Это есть признание в незнании, которое, не краснея, разделит со мной каждый добросовестный наблюдатель.