Майки, неграциозные жуки, черного, иногда темно-синего или голубого цвета, с тяжелым брюхом и мягкими верхними крыльями, которые широко растопырены на спине, как фалды слишком узкого ).

Насекомое это, противное по форме тела и походке, обладает таким отвратительным способом защиты, который еще увеличивает внушаемое им отвращение. Когда майка считает себя в опасности, то выделяет внезапно желтоватую, маслянистую жидкость, которая сочится из сочленений, пачкает вам пальцы и издает неприятный запах. Это — кровь животного. Англичане называют майку oil beetle, т.е. маслянистый жук. Превращения маек совершенно подобны во всех отношениях превращениям ситариса, подобно которому майки также и паразитируют у антофор. Личинка майки, выйдя из яйца, дает перенести себя в ячейку перепончатокрылому, провизией которого она должна питаться.

Наблюдаемое среди пушка перепончатокрылых маленькое животное долго вводило в заблуждение проницательность натуралистов, которые, не зная его истинного происхождения, сделали из него особый вид и даже род бескрылых насекомых. Это — пчелиная вошь Линнея (Pediculus apis) и Tringulinus Andrenatorum Дюфура. В нем видели паразита, вроде вши, живущего в пушке собирателей меда. Знаменитому английскому натуралисту Ньюпорту удалось доказать, что воображаемая вошь есть первая стадия в развитии майки. Мои наблюдения пополнят несколько пробелов в мемуарах английского ученого, а потому, в дальнейшем изложении, я буду пользоваться работой Ньюпорта там, где не хватает моих наблюдений.

Та же земляная пчела — антофора пушистоногая (Anthophora pilipes), за счет которой живут ситарисы, питает изредка в своих ячейках личинок рубчатых маек (Meloe cicatricosus Leach.); другая антофора моей местности, антофора стенная (A. parietina Fbr., рис. 181), чаще подвергается нападениям этого паразита; Ньюпорт наблюдал ту же майку в гнездах третьей антофоры (A. retusa L.). Ситарисы живут в менее разнообразных жилищах, но также могут жить в гнездах различных видов: я очень часто встречал их в ячейках пушистоногой антофоры, но находил также, правда, в очень небольшом числе, и в ячейках маскированной антофоры.

Несмотря на присутствие рубчатых маек в гнездах антофоры, в которых я часто рылся, изучая историю ситариса, я никогда не видел, чтобы какая-нибудь майка блуждала у входов в гнезда и пыталась отложить туда свои яйца, подобно ситарисам, и я ничего не знал бы относительно ее способа кладки яиц, если бы Годар, Дегеер и, в особенности, Ньюпорт не сообщили нам, что майки кладут яйца в землю.

Стенная антофора

Рис. 181. Стенная антофора. Слабо увелич.

По словам Ньюпорта, различные виды маек, которых он наблюдал, роют среди корней густой травы, в сухой и открытой солнцу почве норки, дюйма в два глубиной, которые потом тщательно закрывают, отложив в них предварительно по кучке яиц. Откладка яиц совершается в апреле и мае, но в несколько приемов, с промежутками в несколько дней. Для каждого раза самка роет особую норку, которую потом непременно закрывает, отложив в нее яйца. Число яиц, откладываемых в один прием, поистине изумительно. В первый раз, правда, самый изобильный, одна майка (М. proscarabeus L.), по словам Ньюпорта, отложила 4218 яиц; вдвое больше, чем ситарис. Сколько же это будет, если сосчитать два или три раза, следующие за первым!

Ситарисы, вверяющие свои яйца самым галереям антофор, избавляют своих личинок от массы опасностей, которым будут подвергаться личинки маек, вылупляющиеся далеко от пчелиных жилищ и принужденные сами искать своих кормилец. Потому-то майки, лишенные инстинкта ситарисов, одарены несравненно большей плодовитостью; богатство их яичников пополняет недостаточность инстинкта. Что же это за высшая гармония, которая, таким образом, уравновешивает несовершенство инстинкта и плодовитость!

Вылупление совершается в конце мая или в июне, спустя около месяца после снесения яиц. Через такой же промежуток времени вылупляются и яйца ситарисов. Но личинки маек могут тотчас же приняться за поиски пчел, которые должны их кормить; тогда как личинки ситариса, вылупившись в сентябре, должны до мая следующего года ждать в неподвижности и полном воздержании выхода антофор. В первичном виде личинка майки есть подобие маленькой, желтой, узенькой и длинной вошки, которую весной находят среди пушка различных перепончатокрылых.

Как это крошечное существо перешло из своего подземного жилища в мех пчелы? Ньюпорт предполагает, что по выходе из родимой норки личинки маек вползают на соседние растения, в особенности на сложноцветные, и ждут, спрятавшись среди лепестков, чтобы какие-нибудь перепончатокрылые прилетели кормиться на цветке, сейчас же влезают в мех пчел и уносятся ими. Относительно этого интересного пункта я имею свои наблюдения и опыты, которые не оставляют ничего больше желать. Они относятся к 23 мая 1858 года.

Театром моих наблюдений на этот раз является вертикальный откос, на дороге из Карпантра в Бедуан. Этот обрыв, накаленный солнцем, населен многочисленными роями стенной антофоры, которая, будучи изобретательнее своих родичей, умеет строить у входов в свои коридоры защитительные бастионы из комочков земли, в виде изогнутых цилиндров. Жидкий газон тянется от края, дороги до откоса. Чтобы с большим удобством наблюдать работы пчел, я растянулся на этом газоне, в самом центре безобидного роя; через несколько минут все мое платье было покрыто легионами маленьких желтых вошек, отчаянно бегавших между густыми волосками сукна. В этих крошечных животных, обсыпавших меня со всех сторон, как порошок охры, я узнал немедленно личинок майки. Вокруг меня было несколько цветущих растений, между которыми больше всего было следующих трех сложноцветных: крестовник (Senecio gallicus), полевая ромашка (Anthemis arvensis) и Hedypnois polymorpha.

Ньюпорт наблюдал молодых маек тоже на сложноцветном, а именно на одуванчике (Taraxacum). Поэтому я обратил внимание прежде всего на три названные растения и тотчас же увидел, что почти все их цветы, в особенности ромашка, были заняты большим или меньшим количеством молодых маек. На иной кисти ромашки я мог насчитать штук сорок этих крошечных созданий, сидевших неподвижно среди цветов. В то же время я совсем не находил их на цветах мака и дикой горчицы (Diplotaxis muralis), которые росли здесь же; следовательно, личинки маек ожидают появления перепончатокрылых исключительно на сложноцветных растениях. Кроме этих усевшихся на цветы личинок бесчисленное количество их бегало на земле и по траве; одни поспешно влезали на верхушки стеблей травы и так же поспешно спускались с них, другие погружались в пушистые волоски гнафалия (Gnaphalium), оставались там минутку и снова начинали свои поиски. На пространстве десяти квадратных метров не было, может быть, ни одного стебля, который не осматривался бы несколькими личинками. Очевидно, я присутствовал при выходе молодых маек из материнских норок. Часть их уже поместилась на цветах сложноцветных, чтобы ждать появления пчел, но большинство блуждало еще в поисках этого временного убежища.

Несмотря на то, что травяной покров тянулся на большое расстояние вдоль дороги, мне не удалось найти ни одной личинки майки нигде, кроме этих нескольких квадратных метров, прилегавших к откосу, населенному антофорой. Значит, личинкам не нужно было идти далеко, чтобы оказаться в соседстве антофор; следовательно, майки откладывают свои яички вовсе не наудачу, как это можно было бы подумать на основании их бродячей жизни, а, напротив, умеют находить места, населенные антофорами, и несут яйца вблизи этих мест.

При таком множестве паразитов, усевшихся на цветах в близком соседстве с гнездами антофор, невозможно, чтобы рано или поздно большинство роя не было заражено. Уже в момент моего наблюдения в пушке большей части антофор я нашел по нескольку личинок майки. Я нашел их также и на паразитах антофор: на мелектах (рис. 174) и целиоксах (рис. 182). Эти грабители чужих снабженных провизией ячеек прерывают на время свои смелые движения перед строящимися галереями антофор, присаживаются на минутку на какой-нибудь цветок ромашки, и здесь-то вор будет обворован. Незаметная вошка проскользнула в его пушок и, после того как

паразит, уничтожив яичко антофоры, отложит свое яичко на ее мед, вошка сползет на это яичко, чтобы уничтожить его в свою очередь и остаться единственным хозяином провизии. Значит, медовое тесто, собранное антофорой, перейдет через руки двух хозяев и останется в конце концов собственностью третьего, слабейшего.

И кто нам скажет, что майка не будет в свою очередь ограблена новым грабителем; или что она не сделается ли в состоянии сонной, мягкой личинки жертвой какого-нибудь хищника, который растерзает ей внутренности? При размышлении об этой роковой, неумолимой борьбе между различными существами, то грабящими, то ограбленными, тяжелое чувство примешивается к тому удивлению, которое возбуждают средства, употребляемые каждым паразитом для достижения своей цели. Когда на минуту забудешь, как ничтожен тот мир, в котором все это происходит, то приходишь в ужас перед этим непрерывным рядом всяческих козней, ловушек и разбоя, которые, увы, входят в естественный порядок вещей.

Личинки маек, усевшиеся в пушке антофор или их паразитов, мелект и целиоксов, рано или поздно, непременно, достигнут желанной ячейки. Был ли этот выбор насекомого сделан паразитом под влиянием проницательности инстинкта или это следствие слепого случая? Вопрос легко решить. Различные мухи садились время от времени на цветы, занятые личинками маек, чтобы пососать сладкого сока, и на всех этих двукрылых, за очень редкими исключениями, я находил личинок маек. Аммофила щетинистая также подвергается их нападениям, когда садится на эти же цветы. Я поймал ее здесь и увидел, что по ее телу бегали майки. Ясно, что ни мухи, личинки которых питаются гниющими веществами, ни аммофилы, личинки которых едят гусениц, никогда не привели бы личинок майки, сидящих на них, в ячейки, наполненные медом. В этом случае личинки заблудились и инстинкт, что очень редко с ним бывает, совершил ошибку.

Целиокс краснохвостый (Coelioxys ruficauda Lep.); самец — левее и самка — правее

Рис. 182. Целиокс краснохвостый (Coelioxys ruficauda Lep.); самец — левее и самка — правее. Увелич.

Перенесем теперь наше внимание на молодых маек, сидящих в ожидании на цветах ромашки. Их там 10, 15 или больше, наполовину спрятавшихся в трубочки цветков или в промежутки между ними; а потому надо смотреть внимательно, чтобы их увидеть, тем более, что янтарный цвет их тела смешивается с желтым цветом ромашки. Если на цветке не совершается ничего необыкновенного, если он не вздрагивает неожиданно от прихода постороннего посетителя, то личинки не подают никаких признаков жизни. При виде того, как они погрузились вертикально, головой вниз, в цветочные трубки, можно подумать, что они ищут там сладкого сока, но тогда они должны были бы чаще переходить с цветка на цветок, чего они не делают; следовательно, они не питаются соком цветов и последние служат им только местом засады; их первая пища будет состоять из яичка антофоры.

Мы говорим, что они сидят в полной неподвижности, но ничего нет легче, как возбудить их деятельность. Качнем слегка цветок ромашки соломинкой: личинки маек сейчас же покидают места, где прятались, и начинают быстро бегать во всех направлениях по лепесткам цветов. Дойдя до края лепестка, личинка прикрепляется с помощью хвостовых придатков или с помощью липкой жидкости, подобной той, какую выделяет хвостовой конец ситарисов; вися телом наружу, лапками в воздухе, она изгибается во всех направлениях и вытягивается, насколько может, как бы желая достать до очень отдаленного предмета. Если не находится ничего, за что можно бы схватиться, то она опять уходит в центр цветка и скоро впадает в неподвижность. Но если им подставить какой-нибудь предмет, то они прицепляются к нему с удивительным проворством. Соломинка, листочек злака, кончик моих щипчиков, которые я подставляю, все им хорошо, так торопятся они покинуть свое временное местопребывание на цветке. Правда, перейдя на эти неодушевленные предметы, они сейчас же замечают свою ошибку, что видно по их озабоченной беготне и стараниям вернуться на цветок, если это еще возможно. Те, которым дать вернуться туда, с трудом ловятся в другой раз на такую приманку. Значит, и у этих живых точек есть память, и они могут приобретать опытность.

Я подставлял им и другие предметы, напоминающие более или менее пушок перепончатокрылых: маленькие кусочки драпа и бархата, отрезанные от моего платья, куски ваты, комочки волосков, собранных с растений; майки поспешно кидались на все эти предметы, но не оставались там в покое, как на теле насекомых, а беспокойно бегали и тем убеждали меня, что чувствовали себя настолько же сбитыми с толку здесь, как и на гладкой поверхности соломинки. Если бы им было достаточно достигнуть пушка, чтобы считать себя у пристани, то они почти все погибли бы среди пушка растений.

Теперь подставим им живых насекомых и, прежде всего, антофор. Если поймать эту пчелу, снять с нее всех паразитов, которые могут быть на ней и, взяв ее за крылья, поднести на минутку к цветку, то после уже кратковременного прикосновения она оказывается вся покрытой прицепившимися к ее волоскам личинками майки. Те же опыты я делал с первыми попавшимися живыми насекомыми, каких только мог тогда достать: домашних пчел, маленьких бабочек, мух — эристалей, каллифор. Личинки маек без колебаний взбирались на всех и даже не пытались вернуться на цветы. Позже мне случалось находить этих же личинок на теле жука — золотистой бронзовки, усердного посетителя цветов. Затем я подставил им большого черного паука, на которого личинки перешли без колебаний, добрались до места прикрепления ножек и уселись там неподвижно. Итак, без различия вида, рода и класса, они прицепляются к первому живому существу, которое случай им подставляет. Теперь становится понятным, почему этих личинок можно наблюдать на таком множестве различных весенних насекомых, кормящихся на цветах; понятна также необходимость откладывания каждой самкой майки столь удивительного числа яичек, так как громадное большинство личинок, которые из них выйдут, непременно заблудится и не достигнет ячеек антофор. Инстинкт здесь ошибается и его пополняет плодовитость.

Но в другом случае инстинкт опять проявляет свою непогрешимость. Майки без труда переходят с цветка на всякий подставленный им предмет, но ведут себя на этих предметах различно. На живом существе, будет ли оно мохнатое, как бабочка и муха, или гладкое, как жук и паук, личинки сидят неподвижно, достигнув места, которое им удобно. Их инстинктивное желание, значит, удовлетворено. На неодушевленном предмете они проявляют сознание своей ошибки движениями туда и сюда и усилиями вернуться на неосторожно покинутый цветок. Как же они распознают свойство тела, на которое перешли? Судят ли они об этом зрением? Но тогда ошибка была бы невозможна; зрение прежде всего сказало бы им, годится ли для них подставленный предмет или нет. И потом, можно ли допустить, чтобы едва заметная глазу личинка, зарывшаяся в густой пушок антофоры, могла зрением распознать огромную массу, по которой она проходит?

Не испытывает ли она при одном прикосновении особых ощущений от содрогания живого тела? Нет, личинки маек сидят так же неподвижно на высохших трупах, как и на живых насекомых. Я видел их сидящих совершенно спокойно на высохших кусках мертвых антофор. Каким же чувством они отличают туловище антофоры от кусочка сукна, когда зрение и осязание не могут помочь этому? Остается обоняние. Но в таком случае какую тонкость и остроту этого чувства надо предположить у личинок! Жалкая вошка, живая точка, ставит нас в затруднение вопросом о том, какие ощущения руководят ею.

После наблюдений, которые я только что изложил, мне оставалось взрыть землю, населенную антофорами, и я проследил бы дальнейшие превращения личинок майки. Это была именно рубчатая майка, о личинках которой я только что говорил; это она грабила ячейки антофоры и ее находил я мертвой в старых, завалившихся гнездах, из которых она не могла выбраться.

Представлявшийся случай обещал мне богатую жатву, но от нее пришлось отказаться: мои праздники кончались и надо было возвращаться в город, чтобы снова приняться за уроки физики, за электрофор и трубку Торричелли. Блаженные праздники, сколько превосходных случаев ускользнуло от меня только потому, что вы слишком коротки!

Для продолжения этой истории вернемся на год назад. Я собрал тогда, правда, при гораздо менее благоприятных условиях, довольно заметок, чтобы набросать биографию крошечного животного, которое мы видели переселяющимся с цветов ромашки на спину антофоры. Нам нужно узнать, как личинка майки покидает пушок пчелы и переходит в ее ячейку. Как я уже рассказывал, я отправился 21 мая в Карпантра, чтобы навестить строящиеся гнезда пушистоногой антофоры. Здесь, после шести часов работы лопатой, я приобрел, в поте лица своего, значительное число ячеек, занятых ситарисом, и две ячейки, занятые рубчатыми майками. В одной из последних на черном, жидком меду плавает сморщенная кожица, а на кожице неподвижно сидит рыженькая вошка. Это — пустая кожица яичка антофоры и на ней личинка майки.

История ее теперь пополняется сама собой. Молодая майка покидает пушок пчелы в момент откладки яйца, и так как соприкосновение с медом было бы для нее фатально, то она должна, во избежание этого, принять тактику, которой следует ситарис, т.е. соскользнуть на поверхность меда вместе с яичком. Здесь ее первое дело — пожрать яичко, служащее ей плотом, что доказывает пустая его кожица, на которой она еще сидит, а после своего обеда, единственного в течение всей ее жизни в этой форме, она должна начать длинный ряд превращений, питаясь медом, собранным антофорой.

Ячейки антофоры; налево — вскрытая ячейка и в ней видна личинка майки; направо— из крайней вылупляется майка

Рис. 183. Ячейки антофоры; налево — вскрытая ячейка и в ней видна личинка майки; направо— из крайней вылупляется майка. Естеств. величина. (По Newport)

Другая ячейка также содержит мед, на поверхности которого плавает маленькая, беленькая личинка, около 4 миллиметров длиной и очень отличающаяся от маленьких, белых личинок, принадлежащих ситарису Движение соков в ее брюшке доказывает, что она с жадностью питается душистым медом, собранным пчелой. Это личинка майки во втором периоде развития.

Я не мог сохранить этих двух драгоценных ячеек, так как вскрыл их для осмотра содержимого, а во время моего возвращения из Карпантра мед разлился от тряски экипажа и обитатели ячеек умерли. 25 июня я нашел в гнездах антофор еще две личинки, подобные предыдущей, но гораздо более толстые (рис. 183). Одна из них оканчивала свой мед, другая съела только половину его. Первая была осторожно положена мной в безопасное место, вторая опущена в спирт. Эти личинки, до 25 мм длиной, слепые, мягкие, мясистые, желтовато-белые, покрыты нежным пушком, заметным только в лупу, изогнуты дугой, как личинки пластинчатоусых жуков, с которыми они имеют некоторое сходство в общем строении. Сегментов 13, считая и голову, 9 из них, именно средне-грудь и 8 первых брюшных, снабжены овальными дыхательными отверстиями бледного цвета. Последняя пара стигмат меньше остальных (рис. 184). Голова роговая, буроватая. Край эпистома бурый. Верхняя губа выдающаяся, трапецеидальная, белая. Верхняя челюсть сильная, короткая, немного согнутая, притуплённая, на внутреннем краю острая и снабжена широким зубцом. Челюстные и губные щупальца бурые, маленькие, 2- или 3-членистые. Усики бурые, прикреплены у основания верхних челюстей, 3-членистые, с толстым шаровидным первым члеником, а два следующие меньшие, цилиндрические. Ножки короткие, но довольно сильные, могут служить для ползания и рытья, кончаются, каждая, крепким черным коготком.

Большая из двух личинок была положена в стеклянную трубку с остатками провизии и превратилась в следующую форму в первых числах июля. Кожа ее лопнула в передней части спины и, будучи наполовину сброшена спереди назад, полуоткрыла псевдохризалиду, очень похожую на псевдохризалиду ситариса (рис. 185).

Вторая личинка рубчатой майки

Рнс. 184. Вторая личинка рубчатой майки. Увелич.

Ньюпорт не видел личинку майки во второй ее форме, но видел эту именно шкурку ее, наполовину сброшенную псевдохризалидой, и на основании сильных челюстей и вооруженных крепкими коготками лапок, которые он рассмотрел на этой шкурке, он предполагает, что эта личинка способна рыть и не остается в одной и той же ячейке антофоры, а переходит из одной ячейки в другую в поисках пищи. Это подозрение мне кажется очень основательным, потому что объем, приобретаемый в конце концов личинкой, так велик, что она не могла бы его достигнуть, съев только то умеренное количество меда, которое содержится в одной ячейке.

Вернемся к псевдохризалиде. Длина ее доходит до 20 мм. Она неподвижна, слегка согнута дугой, на спине сильно выпуклая, на брюшной стороне почти плоская, по бокам окаймлена рядом выдающихся валиков. Сравнивая ее с псевдохризалидой ситариса, мы найдем у них полное сходство в устройстве и расположении головной маски, стигмат и в замене ног на груди только их следами.

Различия заключаются в общем виде личинок и в оболочке, которую образует для них кожица предыдущей личинки. Действительно, у ситариса это — мешок без отверстия; у майки эта оболочка имеет щель на спине и откинута назад, а потому только наполовину прикрывает псевдохризалиду.

В конце августа я нашел одну псевдохризалиду, достигшую уже состояния куколки. Благодаря этой драгоценной находке я могу окончить историю превращений майки. Роговые покровы псевдохризалиды трескаются вдоль всей брюшной поверхности и трещина переходит также на голову и на спинную сторону груди. Эта твердая кожица наполовину всунута в оболочку второй личинки. Через трещину вылезает до половины куколка майки. Здесь, по-видимому, за псевдохризалидой следует непосредственно куколка, чего не было у ситариса, который переходит между этими двумя состояниями еще через промежуточную форму. Но это только так кажется, потому что в глубине треснувшего футляра, образуемою покровами псевдохризалиды, мы найдем третью кожицу, последнюю из тех, которые отбросило до сих пор животное. Эта шкурка даже еще прикреплена к куколке несколькими трахейными нитями. Размочив ее в воде, легко различить организацию, подобную организации второй личинки, предшествовавшей псевдохризалиде (рис. 186). Только теперь челюсти и ножки не так сильны.

Псевдохризалида той же майки

Рис. 185. Псевдохризалида той же майки. Увелич.

Следовательно, пройдя через состояние псевдохризалиды, майка принимает на некоторое время предшествующую форму в слегка измененном виде и потом появляется куколка. Последняя не представляет ничего особенного. Единственная куколка, которую я воспитал, сделалась взрослым насекомым в конце сентября. Выходят ли взрослые майки и в нормальных условиях в это же время? Я этого не думаю, потому что спаривание и кладка яиц ими совершаются только в начале весны. Жук провел бы осень и зиму в жилище антофоры и покинул бы его только следующей весной. Возможно даже, что вообще развитие совершается еще медленнее и что майки, как ситарисы, проводят большую часть холодного времени года в состоянии псевдохризалиды, так хорошо приспособленном к зимнему оцепенению, и оканчивают свои многочисленные превращения только по возвращении теплого времени. Резюмируем странные превращения, очерк которых я только что сделал. Мы знаем, что личинка всякого жука прежде, чем достигнуть состояния куколки, линяет несколько раз; но эти линьки, имеющие целью облегчить развитие личинки, заменяя старую шкурку, которая сделалась тесной, другой, более просторной, не изменяют, обыкновенно, нисколько наружной формы личинки. После всякой линьки личинка сохраняет те же признаки. Если у нее были ножки, то она не лишится их и впоследствии, если у нее есть глазки, то она не сделается слепой. Правда, что у этих личинок, с неизменяющейся формой, образ жизни остается один и тот же, так же, как и обстоятельства, в которых они должны жить.

Но предположим, что образ жизни меняется, что среда, в которой они призваны жить, и обстоятельства, сопровождающие их развитие, могут глубоко измениться; тогда очевидно, что линька может, даже должна, приспособить организм личинки к этим новым условиям существования. Первая личинка майки живет на теле антофоры.

Третья личинка майки перед окукливанием и ее куколка

Рис. 186. Третья личинка майки перед окукливанием и ее куколка. Увеличен. (По Newport)

Ее опасные странствования требуют быстроты движений, хорошего зрения, приспособлений для того, чтобы держаться в равновесии на пчеле, и действительно, она обладает всем этим. В ячейке пчелы она сейчас же должна уничтожить хозяйское яичко, и ее острые челюсти, изогнутые крючками, превосходно исполнят эту работу. После того пища меняется: после яичка антофоры личинка начинает есть мед. Среда, где она должна жить, также изменяется: вместо того, чтобы держаться в равновесии на пушке свободно летающей пчелы, ей надо теперь плавать на поверхности липкой жидкости; вместо того, чтобы жить на открытом воздухе, она должна оставаться в полном мраке ячейки. А потому ее острые челюсти должны принять форму ложек для черпания меда; ее орудия равновесия, ножки и реснички, должны исчезнуть, как бесполезные и даже вредные, потому что они могут погружать личинку в мед; ее гибкая форма, глазки, роговые покровы, ненужные в темной ячейке, где невозможно движение и где нечего бояться грубых толчков, могут также уступить место полной слепоте, мягким покровам, тяжелой и ленивой форме. Это превращение, совершенно необходимое для жизни личинки, совершается простой линькой. Не так ясна необходимость следующих превращений, совершенно ненормальных. Личинка, питавшаяся медом, принимает сначала ложный вид кокона, а потом опять возвращается к предшествующей форме, хотя необходимость того и другого совершенно ускользает от нас.

Итак, личинки маек и ситарисов претерпевают 4 линьки, прежде чем достигнут состояния куколки, и после каждой линьки признаки их изменяются глубочайшим образом. Следовательно, к обыкновенным превращениям жуков, т. е. к стадиям личинки, куколки и взрослого насекомого, жуки семейства маек присоединяют новые стадии, предшествующие обыкновенным, и много раз изменяют наружный вид личинок. Такой способ развития, при котором обыкновенному метаморфозу предшествуют еще особые изменения личинок, заслуживает особого названия; я предложу для этого слово гиперметаморфоз.