К свидетельству о мегашилах, подтверждающих, что насекомому предоставлена некоторая свобода в выборе материалов для гнезд, присоединяется свидетельство антидий, строящих ячейки из ваты. В моей местности есть 5 видов антидий: флорентийская (Anthidium florentinum Latr., ), корончатая (A. diadema Latr., стр. 6, рис. 3), манжетная (A. manicatum Latr., ), каемчатая (A. cingulatum Latr.) и наплечная (A. scapulare Latr.). Ни одна из них не приготавливает сама помещения для своих ячеек из ваты. Подобно осмиям и мегашилам, это бездомные бродяги, селящиеся в норках, устроенных другими. Антидия наплечная поселяется в сухих тростинках, очищенных от сердцевины и превращенных в канал работой различных сверлильщиков, между которыми на первом плане стоят цератины (рис. 200). Обширные галереи маскированной антофоры занимает антидия флорентийская, самая крупная в своем роде. Антидия корончатая считает себя удовлетворенной, поселившись в сенях у пушистоногой антофоры или даже в обыкновенном колодце дождевого червя, а за недостатком лучшего поселяется на камне в разрушенном жилище халикодомы. Антидия манжетная разделяет ее вкусы. Антидию каемчатую я находил в сожительстве с бембексом: они занимали вырытую в песке нору и жили в мире, занимаясь каждый своим делом.

Обыкновенным жилищем этой антидий является какое-нибудь скрытое местечко в щелях разрушенных стен. К этим убежищам, представляющим чужую работу, прибавим надрезанные тростинки, которые очень любимы различными собирателями ваты, так же как и осмией; прибавим также несколько самых неожиданных убежищ, как, например, в полой черепице, в замке, и мы получим полный перечень жилищ антидий.

После осмий и мегашил мы встречаем здесь в третий раз потребность в готовом помещении для гнезда. Ни одна антидия не готовит себе сама жилья. Можно ли найти причину этому? Спросим о том у некоторых усердных работниц, строящих себе жилища. Антофора роет коридоры и ячейки в затвердевших от солнца склонах; она не строит, а роет. С трудом отделяя челюстями по зернышку землю, она совершает огромную работу, выкапывая коридоры и комнаты для яичек и, сверх того, она должна еще отполировать и покрыть замазкой слишком грубые стены своего жилья. Что было бы, если бы потом ей надо было еще устилать их ватой, собирать для нее пушок с волокнистых растений и сбивать его в войлок для приготовления мешочков, способных содержать медовое тесто? Даже трудолюбия усердной пчелы не хватило бы на всю эту роскошь. Ее земляная работа требует слишком много времени и сил для того, чтобы оставить ей досуг для изящного меблирования жилищ, а потому коридоры и комнаты ее остаются голыми.

Ксилокопа дает нам тот же ответ. Проточив терпеливо глубокий канал в древесине, может ли она еще вырезать и размещать в нем тысячи таких кусочков из листьев, из каких мегашила строит свое гнездо? Ей не хватило бы на это времени, как не хватило бы времени у мегашилы для рытья себе помещения.

Следовательно, эти две вещи: трудная работа устройства помещения и артистическая работа отделки его не могут идти совместно. У насекомого, как и у человека, тот, кто строит дом, не меблирует его и обратно. Строительное искусство животного несколько похоже на наше: оно достигает совершенства только при совместной работе темных работников, бессознательно подготовляющих произведение искусства, которое является окончательным результатом их работы.

Я не вижу другой причины необходимости дарового помещения для корзиночек из листьев мегашилы или ватных мешочков антидий. Когда я встречаю других насекомых, приготовляющих изящные вещи, которым необходимо какое-нибудь помещение, то я не колеблясь говорю, что им необходима готовая норка.

Достаточно видеть гнездо антидий, чтобы убедиться в том, что строитель его не может быть в то же время грубым землекопом. Только что сделанный и не наполненный еще медом ватный мешочек представляет собой самое изящное из гнезд насекомых, в особенности когда он сделан из ярко-белой ваты. Ни одно из птичьих гнезд, из числа самых достойных нашего удивления, не приближается по тонкости материала, по обработке его и по изяществу формы к этому удивительному мешочку, которому человеческие руки, вооруженные инструментами, едва ли в состоянии подражать. А насекомое делает все это только при помощи челюстей и лапок!

Видеть антидию за работой кажется делом необыкновенно трудным: они работают на глубинах, недоступных для глаза, а заставить их работать на открытом месте не в наших силах. Остается один ресурс, и я не преминул прибегнуть к нему, хотя до сих пор без всякого успеха. Три вида антидий — корончатая, манжетная и флорентийская охотно поселялись, в особенности первая, в моих тростниковых приборах; нужно было только заменить тростинки стеклянными трубками, чтобы видеть работу насекомого, не беспокоя его. Эта тактика удавалась мне отлично с осмиями. Отчего бы ей не удаться с антидиями и мегашилами? Я почти рассчитывал на успех, но действительность разочаровала меня: антидий и мегашилы ни разу не поселились в стеклянных трубках и всегда предпочитали тростинки.

А пока расскажем то немногое, что я видел. Открытый конец тростинки, более или менее наполненной ячейками, затыкается, наконец, толстой пробкой из ваты, обыкновенно более грубой, чем вата, назначаемая для мешочков с медом. Следить за приготовлением этой пробки легко, так как эта работа почти наружная, и нужно только терпение, чтобы дождаться благоприятного момента. Наконец, появляется антидия, несущая комочек ваты для затычки. Передними лапками она растягивает комочек; челюстями, которые вставляет в него закрытыми, а вынимает открытыми, придает мягкость более твердым местам; лбом прикладывает один слой к другому. И это — все. Насекомое улетает, потом опять появляется с новым комочком ваты и снова начинает ту же работу, и так продолжается до тех пор, пока слои ваты дойдут до уровня отверстия. Заметим, что это грубая работа, несравнимая с деликатным приготовлением мешочков, тем не менее она может дать нам понятие о ходе работ вообще: лапки придают форму, челюсти раздергивают, лоб сжимает.

Более подробно я наблюдал работы антидии корончатой, которая часто селилась в моих тростинках. Я вскрываю кусок тростинки, около двух дециметров длиной и 12 миллиметров в диаметре. Внутренность его занята колонкой из ваты, содержащей 10 ячеек без всякого внешнего между ними разграничения, так что все вместе они представляют непрерывный ватный цилиндр. Сверх того, отдельные ячейки так плотно соединены, как бы спаяны между собой, что если тянуть цилиндр за один конец, то он вынимается целиком. Можно подумать, что этот цилиндр строился в один прием, тогда как в действительности он состоит из ряда ячеек, построенных каждая отдельно, независимо от остальных.

Значит, определить число ячеек нельзя, если не хочешь взломать нежное жилище, еще полное меда. Надо подождать, пока в нем будут сотканы коконы. Тогда можно, ощупав их пальцами через стенки, определить число ячеек. Здесь форма гнезда определяется каналом тростинки, но если бы этого не было, то все-таки каждому мешочку была бы придана форма наперстка, как это делает антидия каемчатая, строящая свои гнезда в какой-нибудь щели в стене или в земле. Окончив мешочек, насекомое наполняет его провизией и закрывает. Крышечкой служит слой ваты, края которого прикреплены к краям мешочка и спаяны с ними так хорошо, что кошелек и крышечка составляют как бы одно целое. Над этой ячейкой непосредственно строится другая, имеющая свое собственное дно; причем насекомое старательно соединяет потолок первой ячейки с полом второй. Работа ведется так до конца, и в результате получается непрерывный цилиндр из ваты.

Между ватным цилиндром, в котором мы нашли ряд из 10 ячеек, и конечной затычкой насекомое оставило пустое пространство около полудециметра. Осмия и мегашилы также имеют обыкновение оставлять пустые сени. Гнездо оканчивается у входа в тростинку большой затычкой из более грубой и белой ваты, нежели та, из которой сделаны ячейки. Насекомое, очевидно, умеет различать более нежные материалы, необходимые для ложа личинки, от более грубых, но и более прочных, необходимых для пробки, закрывающей вход в гнездо.

Иногда выбор бывает самый основательный, как о том свидетельствует гнездо корончатой антидии. Действительно, много раз, когда ячейки были сделаны из белой ваты первого сорта, собранной на васильках (Centaurea solstitialis), входная пробка отличалась желтоватой окраской и представляла собой комки звездчатых волосков, взятых на коровяке (Verbascum sinuatum). Здесь ясно видны две различные роли собранной ваты. Для тонкой кожицы личинок нужна нежная колыбелька, и мать собирает тогда самую нежнейшую вату, какая только существует на пушистых растениях; но когда дело идет о том, чтобы запереть дверь от врага, то она заполняет вход звездчатыми, твердыми, волосками. Она действует подобно птице, убирающей шерстью внутренность гнезда и укрепляющей наружную его часть мелким хворостом. Существует и другая, не менее остроумная система защиты, известная антидиям. Более других недоверчивая, манжетная антидия не оставляет пустого пространства в передней части стебля. Сверх колонки ячеек она натаскивает в незанятые сени массу всевозможных обломков, которые случайно находит по соседству: песчинки, комочки земли, крошки дерева, извести, сережки кипариса, кусочки листьев, сухие экскременты улиток и т.д. Эта куча представляет настоящий завал, который наполняет все пустое пространство, кроме участка около двух сантиметров, оставленных для конечной ватной затычки. Уж, конечно, враг не проникнет через такое двойное укрепление. Но придет левкоспис, впустит своим длинным сверлом через незаметную щелочку тростинки свои ужасные яички и истребит всех обитателей крепости до последнего. Так уничтожаются все тщательные предосторожности носительницы манжеток.

Антидия, подобно мегашилам, способна также предаваться бесполезным и бесцельным работам, когда яичники ее уже истощены и когда она работает только ради самого удовольствия работать. Нередко можно встретить стебли тростника, которые заткнуты ватной пробкой, но вовсе ничего не содержат или же содержат всего 2—3 пустых ячейки, без яичек и без провизии.

Довольно о жилище корончатой антидий, посмотрим на жильца и на его припасы. Мед ее бледно-желтого цвета, однородный, полужидкий, что мешает ему протекать через ватный мешочек. Яичко плавает на поверхности меда, причем головной кончик его погружен в мед. Проследить развитие личинки было довольно интересно, в особенности потому, что кокон здесь один из самых странных.

Рис. 201. Гнездо манжетной антидий, устроенное в норке пушистоногой антофоры:

А -войлочек, заготовленный антидией и образующий 3 ячейки, которые все заняты коконами паразита стелнса (Stelis aterrima) est, cd старая, пустая ячейка антофоры; С и h — кокон выделенный, в естеств. величину; х-входное отверстие; А- горизонтальная часть норки. (По Фергуфу)

С этой целью я поместил несколько ячеек в условия, удобные для наблюдений. Ножницами я вырезаю сбоку часть ватного мешочка так, что открываю припасы и насекомое, и помещаю затем ячейку в короткую стеклянную трубку. В первые дни нет ничего замечательного. Личинка, держа постоянно головку погруженной в мед, питается и растет. Потом наступает момент… Но вернемся назад прежде, чем приступить к этому интересному гигиеническому моменту.

Всякая личинка, какая бы она ни была, если она питается провизией, заготовленной матерью в тесной ячейке, подчиняется некоторым гигиеническим условиям, которых не знает свободно блуждающая личинка, питающаяся чем случится. Первая, т.е. затворница, так же, как и вторая, бродяга, не решили задачи питания так, чтобы не отбрасывать экскрементов. Для второй это не представляет затруднений, но что будет делать со своими отбросами личинка, заключенная в тесную, загроможденную припасами, ячейку? Здесь неизбежно противное смешение. Как же выходят личинки из этого затруднительного положения?

Одни из них воздерживаются от выделений до конца еды. Это средство радикально, но, по-видимому, не всем доступно. Так ведут себя, например, сфексы и антофоры, которые, съев всю пищу, сразу выделяют экскременты, накопившиеся в них за все время питания. Другие, например осмии, выбирают среднее средство и начинают выделять экскременты тогда, когда в ячейке образовалось достаточно простора вследствие того, что значительная часть запасов уже съедена. Третьи, наконец, пользуются отвратительными отбросами как строительным материалом. Корончатая антидия превращает свои отбросы в настоящее произведение искусства, в изящную мозаику, которая вполне скрывает от глаз их происхождение. Проследим за ее работой через окна моих трубок.

Когда запас пищи съеден почти наполовину, начинается и продолжается до конца еды обильное отделение желтоватых экскрементов комочками величиной едва с булавочную головку. По мере того как они отделяются, личинка движением зада отодвигает их к окружности ячейки и прикрепляет их там несколькими шелковыми нитями. Работа выделения нитей, которая у других откладывается до тех пор, пока вся пища будет съедена, здесь совершается с самого начала и чередуется с питанием. Таким образом, нечистоты держатся вдали от провизии и, наконец, их накопляется так много, что они образуют вокруг личинки как бы сплошной занавес. Этот занавес, состоящий наполовину из шелка, наполовину из отбросов, составляет основу кокона, или, скорее, род лесов, куда сложены строительные материалы до тех пор, пока они будут положены на места.

Наконец, мед съеден. Теперь начинается окончательное приготовление кокона. Личинка окружает себя шелковой оболочкой, сначала чисто-белой, а потом окрашенной в красновато-коричневый цвет при помощи клейкого лака. Через свою материю, с широкими петлями, личинка схватывает время от времени комочки экскрементов и прочно вделывает их в ткань. Так же работают бембексы, стидзы, тахиты и паляры, когда вделывают песчинки в основу своих коконов. Для антидий роль песчинок играют ее отбросы, и оттого работа идет не хуже. Когда кокон окончен, то тому, кто не присутствовал при работе, очень трудно определить, из какого материала он сделан. В начале моих наблюдений я терялся в догадках на этот счет и спрашивал, не находя ответа, какими материалами пользовалась затворница, украсив так свое жилье для окукливания.

Кокон хранит для нас еще другой сюрприз. Его головной конец оканчивается коническим сосочком, в котором находится узкий канал для сообщения внутренности с наружным воздухом. Эта архитектурная черта, общая всем антидиям, как строящим из смолы, так и строящим из ваты, и, кроме антидий, она ни у кого не встречается. Насекомое, по-видимому, придает большое значение этой конической вершинке. Действительно, я присутствую при том, как усердно и терпеливо личинка работает над ним; она полирует и придает правильную круглую форму этой вершинке; время от времени она всовывает в узкий канал закрытые челюсти, концы которых немного выступают наружу, потом раскрывает их, как ножки циркуля, и, растягивая таким образом стенки, придает правильную форму отверстию. Я предполагаю, хотя и не утверждаю, что это отверстие сделано для доступа воздуха, необходимого для дыхания. Всякая куколка дышит в коконе, как бы плотен он ни был, как дышит и птенец в яйце через те тысячи пор, которыми усеяна скорлупа. Каменистые коконы бембексов и стидзов, несмотря на свою компактность, также имеют поры для обмена испорченного воздуха. Может быть, коконы антидий по какому-то ускользнувшему от меня условию непроницаемы для воздуха? Может быть, это зависит от лака, которым пропитана шелковая ткань? Я не знаю этого, но, во всяком случае, допускаю, что коническая вершинка на коконе антидий служит для обмена воздуха.

После этих биологических курьезов мне остается рассказать о ботаническом происхождении материалов гнезда. Наблюдая насекомое во время сбора им пушка с растений и рассматривая в микроскоп обработанный им пушок, я убедился в том, что антидий моей местности собирают материал безразлично со всех пушистых растений. Большую часть ваты доставляют им сложноцветные растения, в частности следующие: Centaurea solstitialis, С. paniculate, Echinops ritro, Onopordon illyricum, Helichrysum staechas и Filago germanica; затем идут губоцветные: Marrubium vulgare, Ballota fetida, Calamenta nepeta и Salvia aethiops; на последнем месте стоят пасленовые: Verbascum thapsus и V. sinuatum.

Флора антидии, как это видно из моих, хотя и не полных, списков, охватывает растения очень различные по внешности. Нет никакого сходства между горделивыми канделябрами будяков с красными помпонами и скромным стеблем мордовника (Echinops) с головками небесно-голубого цвета; между большой розеткой коровяка и скудной листвой василька; между роскошным, серебристым пушком шалфея (Salvia aethiops) и коротким пушком бессмертника. Для антидии эти ботанические признаки не имеют значения; ею руководит одно: качество пушка. Лишь бы растение было более или менее покрыто пушком, а все остальное ей не важно.

Однако, кроме тонкости пушка, растение должно удовлетворить и другому условию. Надо, чтобы оно было сухо и мертво. Я никогда не видел, чтобы пушок собирался на свежем растении. Этим избегается возможность плесени, которая охватила бы волоски, полные соков.

Верная растению, пушок которого она нашла пригодным, антидия возвращается к нему и принимается за сбор с того места, где остановилась. Челюсти ее скоблят и постепенно передают комочек волосков передним лапкам, которые держат его, прижав к груди, перемешивают волокна и придают комочку круглую форму. Когда пилюля достигает величины горошинки, насекомое опять берет ее в челюсти и летит. Если у нас хватит терпения, то мы увидим, как она постоянно возвращается в то же место, через промежутки времени в несколько минут, до тех пор, пока не сработает всего мешочка. Потом сбор пищи прервет на время сбор ваты, который возобновится на другой, на третий день, и все на том же стебле, на том же листе, если пушок еще не весь собран. Так продолжается до тех пор, пока приготовление пробки не потребует более грубых материалов, а часто даже и пробка делается из той же тонкой ваты, из которой сделаны ячейки.

Мне хотелось узнать, может ли антидия приспособиться к экзотическим пушистым растениям так же легко, как она приспособляется к местным. Я насадил в моем пустыре одно палестинское (Sauge sclaree) и другое, вавилонское (Centauree) растения и стал наблюдать корончатую антидию, жившую в моих тростинках и не замедлившую открыть здесь богатую жатву. С первых же опытов пушок был признан превосходным, и в течение 3—4 недель, что длится устройство гнезда, я мог ежедневно присутствовать при сборе пушка то с одного, то с другого растения. Однако, мне кажется, что вавилонскому растению отдавалось предпочтение, без сомнения, потому, что пушок на нем белее, нежнее и обильнее. Я внимательно слежу за работой насекомого и не вижу никакой разницы между тем, как ведет себя оно на этих незнакомых ему растениях и на тех, с которых оно обыкновенно собирает пушок.

Так насекомые, собирающие вату, подтверждают то, чему научили нас мегашилы, вырезающие листья. Среди местной флоры насекомое не имеет определенной области, оно одинаково охотно собирает то с одного вида, то с другого, лишь бы на них были материалы, нужные для его построек. Экзотическое растение оно выбирает так же охотно, как и туземное, без колебаний, без опытов.