Где родина фасоли? Привезена ли она к нам из Средней Азии вместе с горохом и бобами? Была ли она известна в древности? На эти вопросы насекомое, свидетель беспристрастный и сведущий, отвечает: нет, в наших странах фасоль на была известна в древности. Она проникла к нам не теми же путями, как бобы. Это чужестранец, завезенный позднее на наш материк. Вот доказательства. Несмотря на внимательное наблюдение, я никогда не видел, чтобы на фасоль нападали какие-нибудь насекомые, в частности—зерновки, которые любят семена бобовых. Я спрашиваю о том же одного из моих соседей, крестьян. Это люди чрезвычайно бдительные, когда дело идет о их жатве, да и хозяйка сидит тут же и чистит фасоль для кушанья. Она непременно увидела бы вредителя. И все единодушно отвечают на мои вопросы улыбкой, выражающей недоверие к моему знанию насекомых. «Знайте, сударь, говорят они, что в фасоли никогда не бывает червяков. В горохе, в бобах, в чине, в чечевице—во всем бывают червяки, а в фасоли— никогда».

Действительно, зерновка презирает фасоль, и это презрение очень странно, когда подумаешь, с каким усердием нападает она на другие бобовые. Все бобовые, даже скудная чечевица, привлекают ее, а вкусная и крупная фасоль остается нетронутой. Почему? По-видимому, потому, что этот овощ незнаком ей. Другие названные растения еще в древности завезены с Востока, или они местные, хорошо знакомы ей в течение целых столетий. Фасоль же подозрительна, потому что завезена гораздо позднее, и зерновка не знает ее достоинств.

Насекомое ясно подтверждает, что к нам фасоль завезена недавно. Она пришла к нам издалека, вероятно, из Нового Света. Это я предполагаю на том основании, что если бы она была из Старого Света, то у нее нашлись бы потребители, привлеченные к ней так, как они привлекаются к гороху, чечевице и другим бобовым. Самое крошечное семечко овощей, часто не больше булавочной головки, кормит свою зерновку—карлика, терпеливо грызущего семечко и выгрызающего там себе крошечную норку; а роскошная фасоль не имеет потребителей!

Я не могу найти для этого другого объяснения, кроме следующего: как картофель и кукуруза, так и фасоль есть дар Нового Света. Она перешла к нам, не сопровождаемая насекомым, которое питается ею на родине. У нас она нашла других питающихся семенами насекомых, которые не хотят питаться ею, потому что не знают ее. Точно так же остаются нетронутыми у нас кукуруза и картофель, если только не являются случайно завезенные американские потребители этих растений. Но такое положение вещей, при котором фасоль оставалась у нас нетронутой вредителями, не могло продолжаться долго: при торговых сношениях с Новым Светом, рано или поздно, должны были быть занесены и вредители фасоли.

И действительно, это случилось довольно недавно, если судить по тем данным, которыми я располагаю. Три или четыре года тому назад я получил из Мельяны, в устьях Роны, то, чего напрасно искал в своей местности, расспрашивая хозяек и земледельцев, очень удивлявшихся моим расспросам. Никто здесь не видел вредного для фасоли насекомого и никто не слышал о нем. Друзья, узнавшие о моих поисках, прислали мне, как я уже сказал, обильный материал для удовлетворения моего любопытства. Они прислали мне меру фасоли, сильно испорченной, поточенной и обратившейся во что-то, похожи на губку, в которой копошило» бесчисленное множество зерновок похожих на чечевичную зерновку своим маленьким ростом. Отправители сообщили мне, что в Мельяне эта насекомое истребило почти всю фасоль и явилось бичом, подобного которому не было. Что же касается нравов насекомого, то они были неизвестны, и я должен изучить их сам при помощи опытов.

Итак, скорее примемся за опыты. Обстоятельства благоприятствуют мне. Теперь середина июня, и у меня в саду есть грядка ранней, черной бельгийской фасоли. Хоть я и лишусь любимого овоща, но я все-таки выпущу на зелень ужасных вредителей. На фасоли теперь масса пветов и стручьев различной величины: на горохе гороховая зерновка, работает именно при такой степени развития растений. Я кладу на тарелку две или три горсти мельянской фасоли и ставлю эту копошащуюся кучу на край грядки, на ярком солнце. Я предвижу, что будет. Вышедшие из фасоли насекомые и те, которые еще выйдут под влиянием солнца, полетят. Найдя вблизи кормовое растение, они остановятся и завладеют им. Так в подобных обстоятельствах поступила бы зерновка ореховая.

И что же: нет. К моему смущению, все идет не так, как я предполагал. В течение нескольких минут насекомые отряхиваются на солнышке, полуоткрывают и закрывают надкрылья, потом улетают по одному: они поднимаются вверх в чистом воздухе, удаляются и скоро исчезают с глаз. Ни одно не садится на мою фасоль. Удовлетворив потребность полетать на воле, вернутся ли они завтра, послезавтра? Нет, они не возвращаются. В течение недели я осматриваю внимательно мою гряду и не нахожу ни одной зерновки, а между тем время благоприятно: пленные матери в моих сосудах откладывают теперь яйца на сухую фасоль.

Повторим опыт в другое время года. У меня есть еще две грядки поздней, красной фасоли (Cocot rouge), посеянные главным образом для зерновок. Они посеяны не одновременно, так что с одной семена собираются в августе, а с другой— в сентябре и позднее. С красной фасолью я повторяю опыт, который делал с черной. Много раз я напускаю на зелень моих гряд рои зерновок, вынутых из сосудов, и каждый раз результат получается отрицательный. В течение всего этого времени года я повторяю опыт ежедневно, и ни один жук не остается на растении. А между тем я не только осматриваю чрезвычайно внимательно свои грядки, но даже осматриваю в лупу фасоль, которую получаю из соседних садов. Напрасный труд: нигде нет и следа яичек.

К этим опытам на открытом воздухе я присоединяю другие, под стеклом. В продолговатые сосуды я помещаю стручья фасоли, висящие на стебле, одни зеленые, другие с красными пятнышками, содержащие почти зрелые зерна. В каждый сосуд я помещаю зерновок. На этот раз я получаю яйца, но они не внушают доверия: мать отложила их на стенке сосуда, а не на овощи. Но все-таки они вылупляются. Я вижу личинок, блуждающих в течение нескольких дней и осматривающих с одинаковым вниманием стручья и стекло. Наконец, все они погибают, не дотронувшись до приготовленной пищи.

Отсюда следует, что в настоящем случае нежная, молодая фасоль не годится в пищу. В противоположность зерновке гороховой, эта зерновка не решается доверить свою семью не затвердевшим от старости и высыхания овощам. Что же ей нужно? Ей нужно старое, сухое, твердое, как камешек, зерно. Я сейчас удовлетворю ее и кладу в мои приборы очень зрелые, твердые, долго сохнувшие на солнце стручья. На этот раз все идет хорошо, семья благоденствует, личинки прогрызают зерна, скрываются в них и все идет как следует.

По-видимому, в естественных условиях дело идет так. Фасоль оставляют в поле, на корню, до тех пор, пока стручья и зерна окончательно высохнут: тогда легче будет вымолотить ее. Тогда-то зерновка и кладет свои яйца в сухие стручья. Собрав зерна немного поздно, крестьянин вместе с ними же собирает в амбар их вредителя. В особенности в амбарах и в складах зерновка нападает на фасоль. По примеру амбарного долгоносика, грызущего пшеницу в амбарах, она не любит свежих зерен и предпочитает также темноту и спокойствие наших складов. Этот страшный враг более опасен для торговца семенами, чем для крестьянина.

Как буйно идет уничтожение когда вредитель забрался в склады, это ясно доказывают мои сосуды. На одной фасолине часто селится многочисленная семья до двадцати штук; и ее потребляет не одно поколение, а три-четыре поколения в течение года. Пока в зерне есть съедобные части под кожей, то до тех пор в нем устраиваются новые потребители, так что в конце концов фасолина превращается в противный порошок из экскрементов личинок. Кожица, которой личинки не едят, превращается в мешочек с другими дырочками—числом столько, сколько обитателей выселилось из нее.

Гороховая зерновка поселяется в горошинах поодиночке и выгрызает в каждой лишь небольшую ячейку, оставляя нетронутой остальную часть семени, так что горошина может прорастать и идти в пищу, если только отделаться от неосновательного отвращения, которое она внушает. Американская зерновка уничтожает зерно совершенно: даже свиньи отказываются есть поточенную зерновкой фасоль. Америка, приславшая нам филоксеру, этот страшный бич виноградников, присылает нам теперь фасольную зерновку, серьезную опасность в будущем. Некоторые опыты покажут нам, какова эта опасность.

Уже в течение трех лет на столе в моем кабинете стоит несколько дюжин сосудов, покрытых кисеей для того, чтобы предупредить побег из них насекомых, а вместе с тем сохранить в них постоянно обмен воздуха. Здесь я воспитываю фасольную зерновку, разнообразя ее пищу по произволу, и узнаю таким образом, что вкусы ее вовсе не исключительны, и что она приспосабливается почти ко всем нашим бобовым. Она ест белую, черную и пеструю фасоль, крупную и мелкую, собранную в этом году и лежавшую несколько лет, затвердевшую так, что ее трудно разварить. Предпочитает она вылущенную фасоль, чтобы не трудиться над прогрызанием стручка. Но если нет вылущенной, то деятельно нападает и на стручки: сквозь твердые, как кожа, стенки стручка молодые личинки умеют очень хорошо добраться до зерна. Она очень любит также турецкие бобы с длинным стручком. Мне кажется даже, что она имеет особенное пристрастие к этому овощу.

До сих пор зерновка не выходит из ботанического рода Phasaeolus. Но вот что грозит опасностью и показывает нам зерновку в неожиданном свете. Она без малейшего колебания нападает на сухой горох, бобы, журавлиный горох, вику, волошский горох (le pois chiche), и на всех этих растениях личинки ее благоденствуют. Только от чечевицы она отказывается, может быть вследствие того, что чечевичные зерна слишком мелки. Какой же страшный вредитель эта американская зерновка!

Вред был бы еще больший, если бы она могла переходить от обовых к злакам, как я это предполагал сначала. Но ничего подобного нет. Помещенная в сосуды с пшеницей, рисом, ячменем, кукурузой, она неизменно гибнет, не дав потомства. Тот же результат с кофе и с маслянистыми семенами: с клещевиной и подсолнеч-

ником. Кроме бобовых, американская зерновка ничего не ест, но и это обширная область, и она здесь может производить большие опустошения.

Яички ее белы, вытянуты в тоненький цилиндр. Они откладываются без всякого порядка, без выбора места. Мать кладет их то по одному, то маленькими кучками, то на стены сосуда, то на фасоль. В своей небрежности она доходит до того, что кладет их на кофе, маис, рицин и на другие семена, на которых личинка скоро должна будет погибнуть, не найдя подходящей пиши. Но зачем здесь материнская проницательность? Куда бы она ни бросила яйца, им везде хорошо, потому что новорожденные здесь сами умеют найти, что нужно. Яйцо вылупляется не позднее, как через пять дней. Оттуда выходит крошечное белое создание с рыжей головкой. Оно расширено спереди для того, чтобы придать больше силы ее орудию, челюстям, которые должны просверлить твердое, как дерево, зерно. Так же расширяется передняя часть тела у личинок златок и усачей, точащих древесные стволы.

Только что вылупившаяся личинка зерновки ходит так деятельно, как нельзя было бы ожидать от такого нежного возраста. Она торопится найти поскорее жилье и пищу. Скоро почти все личинки нашли, что им нужно. Я вижу, как они прогрызают твердую кожу зерна, и присутствую при их усилиях проникнуть внутрь. Застаю их наполовину спустившимися в неполную еще ямку, из которой выпадают опилки в виде белой муки.

Личинка прячется в зернышке и выйдет оттуда взрослым насекомым через пять недель—так быстро совершается ее развитие. Благодаря этой быстроте развития, в течение года выходит несколько поколений. Я распознал четыре. С другой стороны, одна пара оставила мне семью, состоявшую из восьмидесяти насекомых. Будем считать сорок самок в этом числе, потому что число представителей обоих полов приблизительно равно. Тогда к концу года одна семья даст ужасающее число потомков— пять миллионов! Сколько фасоли сожрет этот отряд!

Работа личинки этой зерновки во всех отношениях напоминает нам то, что мы знаем о личинке гороховой зерновки. Каждая личинка выгрызает себе в фасольной массе ячейку, оставляя кожицу в виде кружочка, которой закрывает вход и который взрослое насекомое легко вытолкнет во время выхода. К концу личинковой жизни ячейки просвечивают на зерне, в виде темных кружочков. Наконец, взрослые насекомые выходят из фасолины, выталкивая кружочки, и фасолина остается, продырявленная столькими дырочками, сколько из нее вышло насекомых.

Очень умеренные в еде, взрослые насекомые, довольствующиеся небольшим количеством мучнистых остатков, по-видимому, совсем не желают покидать кучу, пока в ней есть зерна, годные в пищу. В промежутках кучи совершаются браки. Матери сеют свои яйца, куда попало. Молодые личинки поселяются в фасолинах, одни в нетронутых еще, другие в просверленных уже, но не совсем выеденных; через пять-шесть недель появляется новое поколение, и так продолжается все лето. Наконец, последнее поколение, вылупившееся в сентябре или октябре, дремлет в своих ячейках до следующей вены.

Если фасольная зерновка когда-нибудь сделается слишком опасным вредителем, то борьба с ней не представит особенной трудности. Она поедает сухие зерна, свезенные в магазины, кладовые, амбары. Если в поле с ней бороться трудно, то эта борьба в то же время и бесполезна. Главный вред она наносит зернам, лежащим в складах, а здесь при помощи инсектицидов борьба становится сравнительно легкой.